* Родилась в 1962 году
* Проживала по адресу: Сумгаит, 3 микрорайон, д.5/2, кв.45
* Работала делопроизводителем в отделе сбыта электроэнергии управления сумгаитской электросети

Прошло пять месяцев, как мы оставили свой город, Сумгаит, бежали в Армению. Потеряли мать - мою свекровь. Время ничего не изгладит из памяти. Мы прошли между жизнью и смертью и спаслись только чудом.
Это произошло 28 февраля, в воскресенье. Утром мы увидели, что во дворе устанавливают палатку. У нашей соседки, Халафян Риммы, были сороковины мужа. Около 12 часов собрались люди, чтобы поехать на кладбище, и с ними была мать - моя свекровь, ее я называла мамой. Тетя Римма из страха вызвала милиционеров: 27-го в городе пошли беспорядки, и она боялась за своих гостей. Попросила милиционеров - их было пять человек - вместе поехать на кладбище. Около половины первого все на автобусе поехали, и с ними - трое милиционеров, а двое остались. Не прошло и получаса, люди вернулись. Я даже удивилась, почему так рано? Видимо, в городе было страшное положение. Вернулись, помыли на улице руки, по армянскому обычаю, и сели в палатке за стол. Почти сразу же палатку окружили бандиты, варвары... даже не знаю, как их можно еще назвать. Большая толпа, человек 150-200, если не больше. Мы стояли на балконе и смотрели. Они все были вооружены ножами, арматурами, дубинками, все по-разному. Среди них были даже дети, лет по 10-12, шли в толпе - кто из любопытства, а кто показывал, где живут армяне. Такие дети тоже были в Сумгаите, показывали - вот машина армянская, вот мотоцикл армянский.
Когда бандиты окружили палатку, милиционеры подошли к ним, один справа, другой - слева, что-то им сказали, и те разошлись. Но потом они вернулись. Милиционер вошел в палатку и сказал: "Если можете, освободите палатку, мы не можем остановить толпу, сейчас они вернутся сюда". Мы это видели и слышали с нашего балкона, с 4 этажа. И вдруг смотрю: люди стали собирать закуски, бутылки с водкой, все, что было на столе, остались столы и стулья, которые тетя Римма взяла напрокат.
Мама, когда люди пришли с кладбища, сразу поднялась домой. Я спросила: "Почему вы не сели за стол?". А она говорит: "Не стыдно разве? Я из уважения пошла на кладбище. Неудобно". Она была такая скромная женщина, всегда стеснялась куда-нибудь пойти. Очень хорошая была женщина. Вот пришла она домой... до сих пор не могу простить себе, что она голодной скончалась... Даже сон вижу, она говорит: "Меня раздевают, голой ведут на улицу, а я кусок хлеба все ем, ем, с хлебом иду...".
Мы вместе с ней стояли на балконе и смотрели. И тут они опять хлынули к нам во двор. Гости уже разбежались по домам, а семья Халафянов скрылась в квартире. Толпа налетела и принялась сжигать палатку, у них что-то было в бутылках, или солярка, или бензин, - палатка сразу загорелась. Было страшно смотреть, но в то же время мы думали, что они не знают, что мы армяне, и не тронут нас. Кто мог подумать? Все соседи смотрели с балконов, не мы одни. Тогда мы не ожидали, что они могут войти в квартиры. Потом мотоцикл бросили в костер, вдобавок облили его бензином или соляркой, пошел густой дым. Свекор мой сказал: "Что, Советской власти нет?! Неужели они войдут в дом?". Я сказала: "Папа, ты же видишь, иголку бросишь - упадет кому-нибудь на голову, столько народу...". Когда жгли мотоцикл и палатку, я заметила в толпе азербайджанцев двух-трех русских парней. Я в этом уверена, стопроцентно, я видела их лица. Они даже кричали вместе со всеми. Толпа кричала: "Если здесь есть армяне, выходите! Мы вас убьем!", и ругались, и обзывались. А потом, как мухи, залетели в подъезд и сразу давай ломать дверь тети Лены. А тетя Лена Аванесян живет под нами, в 42 квартире. Нам все слышно - как буфет ломают, стекла бьют. Первый удар нанесли Аванесянам. Мне показалось, что Жанна, дочь Аванесянов, что-то такое крикнула толпе из окна, что-то резкое и возмущенное. Тетя Лена потом сказала: "Это все твой язык, ты что-то им сказала, и они поднялись к нам". Но еще до нападения, когда мы с Нелли, женой деверя, выходили на балкон, азербайджанцы снизу смотрели на нас злыми глазами, знали, что мы армяне, даже милиционеры косились на нас с подозрением. И еще: когда люди были на кладбище, у Нелли из уха выпала сережка, ребенок нечаянно задел. Она спустилась вниз за ней и вдруг услышала, как какой-то парень у подъезда сказал: "Смотри, она тоже армянка". Нелли забежала к соседям с первого этажа, к тете Римме. Позвонила к нам. Трубку поднял Герос, мой муж. Она попросила, чтобы он спустился за ней и забрал ее. Сказала, что боится парней-азербайджанцев.
Значит, первый удар - по Аванесянам. Их было четверо: муж, жена и двое детей. Дяде Саше лет пятьдесят, жену зовут Лена, но настоящее имя ее другое, чисто армянское. Старшая дочь - Марина, но мы ее зовем Ирой, так с детства привыкли ее называть. Ей 24 года, а Жанне - 22. Мы услышали грохот посуды, крики, квартира наша просто дрожала. Мы со свекровью выбежали на балкон. Мать к тому же боялась за младшего сына, его зовут Энгельс. Незадолго до этого он позвонил, мол, сейчас приеду, привезу клей. У нас в гостях была тетя Мария, сестра свекра, мы купили ей обои, она приехала из Кировабада на два-три дня. Мы за Энгельса переживали, потому что за домом избивали одного мужчину. Били дубинками, арматурой, нам тогда показалось, что он погиб. Незнакомый мужчина лет сорока, Энгельс потом сказал, что он остался жив. Его избивали рядом с больницей, она от нас через дорогу, по улице Лермонтова. Хорошо, что Энгельс не пришел тогда, жена не пустила, сказала - завтра вместе пойдем. А мама все плакала: "Вай, сейчас мой сын придет, вай, его здесь же, на улице убьют". Мы стояли на балконе, этажом ниже шел погром, и в это время на свой балкон выскочила Ира Аванесян, у нее нож был в руке, растрепанная, лохматая. "Не подходи, - кричит," - не подходи!..". Мы увидели сверху. Похоже, она дралась, растрепанная была. А люди смотрели с улицы, как художественный фильм, никто не сказал: "Что вы делаете, не стыдно вам? У вас совесть есть?". И женщины, и дети там стояли. Им это было как кино. Как мы увидели Иру, сразу - в дом. Что стало с Ирой, мы не знали, узнали потом, когда оказались у соседей на втором этаже. Так вот, зашли домой, и в это время тетя Лена стучится в дверь: "Валя! Звони в скорую помощь, Сашу ударили ножом!". А мы выключили свет, все спрятались, и не знаем, ответить, не ответить, все боялись за свою судьбу. В этот момент каждый о себе, о своей семье думал. Я вышла в коридор, дверь, правда, не открыла, говорю: "Тетя Лена, мы дверь на три замка закрыли. Мы звонили и в скорую, и в милицию, они - "приедем, приедем", никого нету, что нам делать?". Ну, она спустилась вниз. Ее тоже избили, как выяснилось потом.
А нас дома десять человек: Григорян Черкез - свекор, его жена, Эмма Григорян; Герос - их сын и мой муж, я, наши дети: Кристина и Эрик, Кристинке шесть лет, а Эрику четыре года; тетя Мария, что гостила у нас, она - сестра свекра, и Нелли, невестка, жена деверя Миши, они живут в Ставропольском крае, Миша привез их, оставил, сам вернулся, дети их - Артур, четыре годика, и Сюзанна, первого февраля ей исполнился годик. Ровно десять человек, из них только двое мужчин. Они остались в прихожей, вооружились топором, молотком, сапожной лапкой. Тумбочки, диван, шкаф придвинули к двери. А мы, четверо женщин и четверо детей, спрятались в дальней комнате, в спальне. Свекровь и тетя Мария спрятались под кроватью. Тетя Мария приподняла кровать, а мать плакала: "Мария, Мария, быстрее, быстрее!". Если б она не спряталась под кроватью, может, мы смогли бы спастись все вместе... В спальне у нас была большая хорошая кладовая, хранили там вещи, рабочую одежду, Нелли со своими двумя детьми и моей Кристиной залезла туда. А я с Эриком спряталась в шифоньере, одежду перед собой накидала. Мы детям дали по куску хлеба. "Тихо! - грозимся и сами плачем. - Тихо!". Сюзанне годик всего, она капризничает, тем более, мы не обедали, у нас даже кастрюля стояла на огне, мать готовила обед, только поставила воду греть... Надо было этот кипяток вылить с балкона прямо им на головы, но мы за детей боялись. Если б можно было защищаться... Но всех бы нас убили. Поэтому даже папа с Геросом не могли сопротивляться, когда они выломали дверь.
Значит, мы спрятались. Я слышала, как ломают дверь. Как будто бревно взяли и им бьют с размаху. Герос кричит: "Папа, держи, держи!". У него вся спина была в синяках, он спиной держал дверь. Толпа выломала дверь и ворвалась домой, сразу заполнила две комнаты. Как мы узнали потом, тетя Мария в этот момент не вытерпела, выбралась из-под кровати и пошла к ним, к брату, это ее единственный брат, хотела защитить его и Героса. Я услышала женский голос, подумала, что среди бандитов есть женщина. Тетя Мария стала говорить: "Что мы вам сделали? Я только приехала из Кировабада... не трогайте моего брата... я всю жизнь с азербайджанцами работала...". Стала умолять их по-азербайджански. Они говорят: "Нет, мы должны убить". В мужа кинули ножи, тетя Мария прикрыла его руками, и ей поранили руку. Они хотели убить именно Героса. И папа стал говорить: "Что хотите, с нами делайте, только детей не трогайте". Я это расслышала. Потом Герос прибежал в нашу спальню и закрыл дверь на крючок. Они стали ломать дверь в спальню. Папы и тети Марии уже не было слышно, я поняла, что их или уже вывели, или что-то случилось с ними. Мы сидели едва дыша и слышали крики: "Открой, открой дверь! Мы ничего не сделаем". Герос ответил, что боится открыть дверь, здесь женщины и дети. И когда те сказали, что детей не тронут, я решила выйти. Думаю, лучше выйду, чем сломают шифоньер и найдут меня внутри. И Неле тоже - я ее на крючок закрыла в кладовой - сказала: "Выходи", и открыла дверцу. Как только мы вышли из тайников, Герос открыл дверь. В углах у нас стоят кровати, а в серединке, перед окном, свободное место. Мы все отбежали к окну, они ворвались, я даже потеряла Героса в этот момент, не видела. Они заполнили комнату, поднялись на кровати, такие стали высокие, что не разглядеть. Мы с Нелли и детьми стояли у окна. Они нас окружили. Свекровь была под кроватью. Их было человек 60-70. Это только в спальной комнате. У них в руках были ножи - разные, большие и маленькие, у одного видела железный ломик, такое впечатление, что его специально выточили для них. Их было так много, что я не могла всех разглядеть, только умоляла: "Я вас прошу, только не убивайте..."
Я видела только передних, задних не было видно, рядом со мной парень стоял, у него в руке был большой нож, я даже насильно схватила его руку и поцеловала, говорю: "Помогите, не убивайте, детей не оставляйте сиротами!". Они хотели выхватить ребенка из рук Нелли, Сюзанну, один кричал: "Давайте их убьем!" - молодой такой. Всем им было от 17 до 30, один только был взрослый, лет 37, о нем я потом расскажу, как он нас спас. А этот, что кричал, был неприятный такой, глаза кровью налиты, накурился или наркотиков наглотался, очень страшный вид был у него, он кричит: "Армяне наших сестер убивают, груди им отрезают, мы тоже их убьем, зачем оставлять в живых?!". А этот взрослый - худой, высокий такой, руку поднял, и все замолчали, моментально замолчали: видимо, он был у них главарем, раз они все его послушались. Во всяком случае, самый старший из них был он. В шляпе, один глаз у него косой. Его лицо было мне очень знакомо. Сумгаит город маленький, а я на работу ходила пешком, каждый раз одни и те же люди встречались. Он сказал: "Мы обещали детей не трогать". Кристинку я в этот момент потеряла... как она вышла?! Старший поднял руку, они расступились, дали нам дорогу. Нас стали выводить из квартиры. Меня сзади ударили, схватили, я уже думала, что сейчас с меня одежду снимут, но даже не повернулась, думаю, пусть что хотят, делают, лишь бы нам отсюда выйти. Впереди шел Герос, потом - Неля со своими детьми, последней шла я с Эриком. Меня кто-то схватил сбоку, но я шла, не оглядываясь. Эрик был у меня на руках, а Кристинка - не знаю, где. Кристинка потерялась! Ради детей мы бы выдержали все. В коридоре тумбочки валялись вверх тормашками, диван; даже не помню, как мы прошли... или меня приподняли...
И вот мы очутились на лестничной клетке, этажом выше, нас подняли на пятый этаж, один пролет, десять ступенек... Я кричу: "Кристина! Кристина!", в ответ - смех этих зверей. Мы поднялись, и этот длинный худой стал бить мужа, дал пару пощечин, начал ругать: "Сукин сын, почему двери не открываешь?! Если б ты открыл дверь, такое бы с вами не произошло. Я же вас знаю". А муж его совсем не знал. Он смолчал. Он еще в комнате отбросил молоток. Как они вошли - он отбросил. И все стерпел, его бьют, у него глаза слезами набрались. Он очень горячий, на работе вечно спорит, ругается, чересчур эти братья Григоряны горячие... Я тогда испугалась за него. Он потом сказал, что терпел ради нас, если б он стал драться, нас бы всех убили, а он не хотел видеть, как будут над нами издеваться. Этот длинный худой его бил, а он стоял и молчал. Только сказал: "Что я могу сделать? Со мной женщины и дети. Ради них я терплю". И этот повторил: "Если б ты открыл дверь, ничего не было бы, я же вашу семью знаю". Я тогда подумала, что он, может быть, с мужем где-то работал или по городу его знает.
А Кристинки нет и нет, не видно ее.
Длинный худой повел нас на второй этаж, в 41 квартиру. На лестнице никого не было. Когда мы стояли на площадке, человек 10-15 опять ворвались в нашу квартиру. Как только эта шайка ворвалась, он сказал: "Давайте, быстро спускайтесь на второй этаж". Мы спускаемся, а навстречу нам Ханум. Наша соседка из 46 квартиры, что рядом с нашей. Ей лет 35. Я ей очень многим обязана. Все про нее говорили "гулящая", не знаю что, но азербайджанцы, здоровые мужики, не пришли нам на помощь, а эта одинокая женщина готова была пожертвовать собой и спасти нас. С нее тоже золото сняли, кольцо обручальное, даже ножом грозили. Этот худой высокий стал спускать нас, Ханумка встретилась нам на третьем этаже, и мы вместе спустились к соседям, они года три-четыре как въехали, муж азербайджанец, точнее - талыш, мы его зовем Витей, настоящего имени не знаем, он родом из Ленкоранского района, а жена Света - метиска, мать русская, отец азербайджанец, они жили в квартире 41. Я рассказываю о них, потому что они хорошие люди и обязательно помогли бы нам. Но их в те дни не было в городе, они ключи оставили Ханум, поехали на похороны Светиной матери. А Ханум попросили поливать цветы. Квартира прямо над Халафянами, на втором этаже, двухкомнатная. Вошли, а там уже много людей. Там сидели два парня из банды. Там были тетя Лена Аванесян, дядя Саша Аванесян, позже я узнала, что Ира прячется в туалете, чтобы эти два парня ее не увидели. Здесь же были гости Аванесянов из Баку - молодые брат с сестрой и их отец. А Жанна потерялась. Они ничего о ней не знали. Но самое главное, в 41 квартире была моя Кристинка! Живая и здоровая!..
Последний раз я видела Иру на балконе с ножом в руке, а потом, как ее мать рассказывала, ее с Жанной вывели во двор, начали избивать. Тетя Лена все просила высокого: "Найдите Жанну, найдите Жанну!..". Дядя Саша был в ужасном состоянии. Они его за ноги спускали по лестнице на улицу, он кашлял кровью, держался за почки, кричал, стонал: "Вай, вай...".Мы просили его: "Дядя Саша, потише, второй этаж, все слышно, сейчас придут, убьют нас". Было нас в этой квартире тринадцать спасшихся армян. Потом еще и четырнадцатая добавилась, я расскажу о ней. И Ханум с нами сидела. И эти трое. Те двое не были похожи на бандитов, культурно одеты, чисто говорили по-русски, даже один из них достал йод и вату... У тети Лены, я сказала, были гости: девушку ударили ножом, два ножевых удара. Ей лет двадцать. А ее брату и отцу руки сломали. Буквально месяц назад у этого мальчика сняли гипс, рука была сломана, так вот эту же руку ему еще раз сломали. Практически пострадали все Аванесяны и их гости. На тете Лене была разорвана одежда, ноги были в крови. Она сказала, что ее тоже сильно побили.
А снизу, из квартиры Халафянов, все время раздавался шум. Азербайджанцы играли там на пианино, аж стены дрожали. "Цып-цып, мои цыплятки" играли, видать - водку пили, ели, ведь все с поминок осталось, вот они и веселились. Судя по звукам, голосам - уходили, опять возвращались. Группа за группой. Пир шел горой. Я не могу забыть, что среди всего этого они играли детскую веселую песенку "Джип, джип, джу-джалярым...".
Было около семи часов. В феврале быстро темнеет. Мой муж во дворе прожектор поставил, он электрик, все было видно, как днем. О папе и его сестре я еще ничего не знала. Мама осталась под кроватью, когда мы вышли. И я говорю высокому: "Я вас очень прошу, у меня осталась свекровь в квартире, если сможете, приведите ее". Он сказал - хорошо, постарается. Поднялся и минут через пятнадцать спустился с мрачным видом и стал ругаться: "Вот звери, вот изверги!.. Что я могу поделать, они меня убьют...". Ханумка тоже поднялась, смотрю - спустилась, стала на колени и заплакала. Я спрашиваю, что случилось, а она плачет: "Тетю Эмму ведут по лестнице голую. Эмма мне говорит: "Ханум, помоги мне, попроси их". Я начала их просить, но они приставили мне нож к горлу и сказали: "Тебе что, жить надоело, армянам помогаешь?!".
Как она это сказала, я выбежала в кухню, тетя Лена - за мной, занавеску отдернули, смотрим: свекровь голая, в чем мать родила, ее толкают вперед, она руками прикрывает груди... Все волосы у нее седые, 58 лет женщине, двадцать лет работала в школе, неужели среди бандитов не нашелся ученик из этой школы, чтобы сказать: "Не трогайте эту женщину!". На ней не было видно крови, ее просто толкали. Я запомнила ее последний взгляд: она повернулась, у нее большие круглые глаза, красивые глаза, она таким страшным взглядом посмотрела на них... ужасно... и все, больше я ее не видела. Я хотела крикнуть: "Герос, маму повели!", но один из троих -толстый, маленький - сказал: "Не говори. Муж пойдет драться, его тоже убьют. Все равно не сможет помочь, станет лишней жертвой". Я так и промолчала. А Герос сидит в углу, молчит, весь бледный, дети у него на коленях.
Тетя Лена опять говорит: "Герос, помоги, найди Жанну". А я сказала, что, если б он мог, он бы свою маму нашел. А этот длинный худой то и дело выходил, возвращался, у него в руках был большой нож, он им игрался, все время держал в руках, тетя Лена нам сказала, что это их кухонный нож, он у них взял. Тут этот длинный худой и говорит, что во дворе лежит один мужчина и стонет. А я мужу и свекру связала одинаковые жилеты из черно-красной пряжи. Вот он и сказал Геросу, что это, кажется, твой отец, у вас жилеты одинаковые. Он дал мужу чей-то плащ, и они вместе вышли. Герос притащил отца на плечах, уложил в коридоре. Отец был без сознания, у него мозги были видны, глаза в крови, на голове были очень глубокие раны, два-три пореза, его арматурой били... Лица на нем не было, ни носа, ни губ, ни глаз - все было в крови, ничего не видно. Я кричу: "Папа, папа, папа!", а он не слышит, только стонет. Эти ребята говорят, что банда вернулась, ищет его, сказали - здесь мужчина валялся, где он? Там сказали, что его парень забрал. А те: "Мы его так, мы его сяк, зачем забрал?". Как фашисты во время войны убивали, а потом возвращались и добивали полуживых, так и они делали. Вернулись, чтоб добить. Кто-то из троих сказал Геросу, что отца надо унести: он стонет, еще услышат. Герос попросил, чтоб они помогли ему отнести отца. Те сказали, что боятся крови, если можешь, отнеси сам. Свекор мой здоровый был мужчина, крупный, краснощекий, это сейчас от него одни кости остались. Даже врачи удивлялись, что он остался жив. Восемнадцать суток пролежал в реанимации, потом очнулся, но долгое время никого не узнавал. Руки мертвые, ноги мертвые, одно сердце билось. Врачи сказали, что если десять дней протянет, то выживет.
Герос взял отца на плечи, я ему помогла, он поднял его в квартиру Аванесянов, потому что в нашей квартире еще шел разбой, кто ломал, кто вещи таскал. А у Аванесянов квартиру уже ограбили. Герос спрятал отца в спальне, накрыл его одеялами, чтоб не заметили, если вдруг вернутся. Мы немного успокоились, все-таки нашли отца. Но что стало с матерью? Я-то ее видела, а Герос не знает, говорит: "Может, я пойду, найду маму?". Я говорю: "Куда ты сейчас пойдешь, где будешь искать?". Не прощу себе, что мы не смогли ее спасти.
Мы каждую минуту ждали смерти. Эти трое парней сказали: "Не бойтесь, завтра утром мы придем и вас спрячем". Тетя Лена сказала тогда этому высокому: "Ты нам помог, спас нас. Как тебя зовут, где ты живешь, скажи адрес, я приду, отблагодарю тебя". Он сказал: "Меня зовут Эйюб, я живу в 12 микрорайоне". Так я узнала его имя.
Потом имя его спрашивал у меня следователь, говорил, будто я его знаю, боюсь назвать, а я сказала, что тетя Лена спрашивала, а я услышала. Представьте, он правду сказал, не обманул. Как выяснилось, в самом деле его зовут Эйюб и он живет в 12 микрорайоне. Перед отъездом в Ереван, 23 июня, я снова была у следователя, и он показал мне его фотографию и сказал: "Где бы он ни был, мы его найдем. Главное, что ты его узнала". Значит, его не нашли. Следователю я все рассказала, до сих пор идет расследование, мне говорят: "У вас нет свидетелей, надо найти тех, кто вам помог, через них можно выйти на преступников", - тех, кто нанес отцу эти удары, мать убил и других ранил.
Пошел девятый, потом десятый час. Сколько часов вот так сидим - голодные, холодные... хозяев нет, куска хлеба нет... Ханумка поднялась к себе домой, принесла детям по кусочку хлеба, помню - был черный хлеб, Сюзанна играет игрушками, что были у Светы дома, она же совсем маленькая, ничего не понимает, а старших детей успокаиваем, чтоб не кричали: "Бандиты, бандиты...". Моя Кристина до сих пор не может прийти в себя, все спрашивает: "Где моя бабуля?". Она меня винит: "Вы сами убежали, а бабулю не спасли". Она все прекрасно видела, помнит. Когда мы потеряли Кристину, я стала звать ее, кричать: "Кристина, Кристина!". С лестничной площадки кричала, пятого этажа, а внизу азербайджанцы смеются, издеваются, на нее, мол, посмотрите, она еще Кристину ищет. В этот момент отец, уже избитый, слышал мой голос. Когда он в больнице пришел в себя, сразу спросил: "Скажите мне,только честно, где Кристина? Если вы ее ко мне не приведете, значит, ее убили. Я до сих пор слышу Валин голос, она зовет Кристину, значит, с ребенком что-то случилось". А Энгельс его успокаивал: все живы-здоровы, просто нас в больницу не пускают.
Спасибо Ханум, Ханум Исмайловой. Очень, очень сердечная женщина. Мы ей жизнью обязаны. Она спасла стольких человек. До конца сидела с нами.
Позже, в одиннадцатом часу, Ханумка поднялась к себе, потому что у нее дома пряталась наша соседка по лестничной площадке, Авакян Эльмира. А вернулась она вместе с Григорян Светой, которая раненой забежала в наш подъезд. Жила она в доме напротив, дом 6/2 а. Ханумка увидела ее, завела к нам. Вся раздетая, в одном только нижнем белье, ее побили, сожгли ей волосы, я не могла ее узнать. Неужели это она? А она не может прийти в себя. Я говорю: "Света, что с тобой?". А она: "Мама, мама, мама!..". Оказывается, мать ее, Мовсесову Эрсиле, убили, и вот она ее зовет.
Мы легли хоть чуточку поспать: на полу, на кровати, все места были заняты, не было свободного места, а Света не могла даже лежать, все тело у нее болело. Она и девушка, которую ударили ножом, гостья Аванесянов, все время стонали. А Ира, я уже говорила, пряталась в туалете. Кристина попросилась в туалет, я повела, дергаю дверь - не открывается. Ханум сказала: "Тихо, там Ира спряталась. Они ее ищут".
Иру спасло только чудо. Этот Эйюб рассказывал, что вот была девушка, полная такая, мы ее били, удивились, как она еще встала и ушла, другой бы на ее месте умер, а она встала и спряталась куда-то, до сих пор не можем ее найти. Оказывается, когда ее вывели из подъезда, она, улучив минуту, опять вернулась в подъезд. Дело в том, что в этот момент они за младшей сестрой Жанной побежали. Они из-за нее дрались, спорили, Эйюб рассказывал тете Лене: за Жанной гнались, а она вбежала в подъезд другого дома и - в подвал. Февраль, холодно, по колено вода, она голая, они обеих сестер раздели - и Иру, и Жанну. Бандиты не пошли в подвал: все равно сама до утра умрет, зачем будем пачкаться? И вернулись. Так тетя Лена узнала, что Жанна в подвале. Она умоляла Эйюба показать этот подвал, найти Жанну. Как позже оказалось, Жанна вышла из подъезда, постучалась к кому-то в дверь, и ее спасли. А Ира поднялась на второй этаж, в 41 квартиру, и спряталась в туалете. Наверное, и ей Ханум помогла. Когда все эти трое ребят на какое-то время вышли из квартиры, мы быстро вывели Иру из туалета и спрятали в шифоньере. Я сама ее закрыла на ключ. Бедная девушка, ей там плохо стало: душно, воздуха нет, два часа с лишним она просидела в шифоньере, пока эти ребята находились в квартире. Они вернулись. Потом один ушел, а второй говорит: "У меня мама на работе, я должен встретить ее после смены, не могу с вами остаться...". В общем, ушли все трое, сказали, что утром придут, помогут нам, спрячут у своих родных.
Вот так, полуживые, сидели мы до трех часов ночи. Не спим. Каждый о своей судьбе думает. Я говорю: "А вдруг завтра они придут и убьют нас? Кто знает, что у них в мыслях? С какой целью они нас спасли? Может, у них свои планы. Тут женщины, девушки молодые, симпатичные. Может, завтра что-нибудь с нами сделают?".
Я еще не рассказала про тетю Марию. Ее вывели на улицу вместе с папой, раздели догола. Избили во дворе, она потом мне все рассказала. Ее и брата одновременно били. На лестнице приказали поднять руки, заложить их за голову и спуститься вниз. У подъезда вдруг их ударили арматурами по голове, они упали, их стали избивать чем попало, и - ногами в живот, в бок, по-всякому. Она видела дядю Юру Авакяна, нашего соседа по лестничной площадке, видела, как убили его. Когда папу били, он стонал. И вдруг замолчал. "Я, - говорит Мария, - решила, что все, моего брата убили. Открыла глаза, вижу - Юру заставляют раздеться. Он все с себя снял, остался в кальсонах. Они заставляли и их снять, но он не снял. Тогда они облили его чем-то и подожгли. Он бился, корчился на земле, стонал, кричал страшным криком, горел живьем...". И тут тетя Мария потеряла сознание. Вся в крови. Потом, когда пришла в себя, уже было тихо. Стала ползком подниматься по лестнице. Поднялась до третьего этажа, и тут спускаются четверо азербайджанцев из этой шайки. "Смотри, - говорит один,- она еще живая". А у тети Марии зубы золотые, она ладонью прикрыла рот, чтоб не заметили и не вырвали, и сказала: "А что с меня осталось? Я и так мертвая". И перед ними голая. И они ее пропустили. Поднялась в нашу квартиру, доползла, увидела, что там все разбито, кровь везде... у нас был армянский коньяк, они бутылки вдребезги разбили, а коньяк ведь красноватый, и ей показалось, что всех нас убили, одна она осталась в живых. И тут же опять потеряла сознание. Попозже, когда мы давно уже сидели на втором этаже, Герос поднялся в нашу квартиру и увидел тетю. Сказал: "Давайте я вас отнесу, спрячу". А она махнула рукой: "Прячьтесь сами, спасайтесь". Он ее укрыл матрасами, с ним был этот худой длинный, Эйюб. Накрыл тетю, спрятал. А еще позже пришли четверо из банды, спросили у тети Марии: "А где те две невестки?". Видно, пожалели, что нас с Нелли упустили. А тетя Мария рукой показала, мол, все ушли. И они ее не тронули: она и так была полумертвая. ..
Потом нас спасли. Пришли курсанты. В черной матросской форме, с дубинками. Они приехали на БТР и автобусах. Сначала боялись их позвать, потом открыли окно и стали кричать: "Ребята, помогите, помогите!". Их старший, капитан, скомандовал: "Быстрей в подъезд, на 2 этаж!". Когда курсанты увидели нас в таком виде, одному из них стало плохо, дали ему воды. Выпил и сказал: "Не бойтесь. С нами вам ничего не сделают. Мы с вами". Я босиком, в одном халате. Сюзанна без колготок, одеяло порвали на две части, чтобы ребенка укутать. Пошли, сели в автобус. Зима, стекла в подъезде покрыты изморозью, и мы идем с детьми...
Из нашего пятого дома, из шестого выходили люди, садились в два автобуса. Много людей было. Халафяны вышли из подвала, десять человек их пряталось там все это время. Только тети Эльмиры Авакян не было. Она осталась с Ханумкой. Ханумка спасла ее. Дядю Юру у нее из рук вырвали, его тоже она пыталась спасти. А говорили - гулящая...
Сколько людей пострадало!.. И как назло, у всех были гости. Если б их не было, мы бы так не переживали. И у нас, и у тети Лены, и у тети Риммы Халафян были гости. И именно в воскресенье это произошло, когда все сидели дома. Такое ощущение, что они загнали всех домой и пришли резать, убивать, как баранов. Так оно и выходит, потому что нам говорили, чтоб мы на работу не выходили, сидели дома, детей в садик не отводили, напугали...
Из нашего подъезда погибли двое: моя свекровь и Юрий Авакян. Обидно, что в нашем доме, во всех подъездах жили армяне, и им азербайджанцы помогли, не впустили в подъезд, а в нашем подъезде такого человека не оказалось. За свой подъезд мне обидно. Все взрослые, аксакалы, как говорят азербайджанцы. Если б они вышли, сказали: "Не делайте этого!". В соседнем подъезде три семьи армянские - семьи тети Ларисы, тети Тамары, тети Эммы, я их фамилий не знаю. У них мужик пожилой стал перед подъездом и сказал: "Вы сюда не войдете, здесь армян нету". А у нас человека с доброй душой не оказалось. После этого я их возненавидела.
А сколько раненых! Вся семья Аванесянов: дядя Саша, тетя Лена, Ира, Жанна, трое их гостей, - все избитые, раненые. Позже мы узнали, что очень тяжело был ранен дядя Бармен, который спрятал Халафянов в подвал. Он был высокий, очень сильный мужчина. Камо, сын дяди Юры Авакяна, спустился с четвертого этажа по балконам! А до этого сетку снял с кровати, приставил к двери и подсоединил ток. Они тогда зашли в нашу квартиру, взяли матрас, бросили его себе под ноги, чтоб током не било. Позже, когда мы вернулись домой с солдатами, я свой матрас нашла у них дома. И чайники Камо бросал в убийц, и утюг, и кружки - все,что под руку попадало. Молодец парень.
Хорошо, что Энгельс не пришел. Мы бога молили. Если б пришел, его бы запросто убили. До этого, 27-го, Энгельс с женой бил у нас. Мы слышали, как идет демонстрация, как кричат: "Долой армян!", "Карабах не отдадим!". Во дворе мы видели милиционеров, один из них, хромой, сказал: "Смотри, как убиваются, лучше бы армян убивали". Так и сказал. Что за власть, если она такое говорит? Машины останавливали, спрашивали национальность. Азербайджанцев предупреждали: три раза сигналь... Хорошо, что Энгельс не пришел. Свекровь так плакала. И она еще переживала за Нелли. Мол, привезли ее в гости, попросили, чтоб приехала, всех убьют, останется один Миша как наследник, продолжатель фамилии Григорян. Свекровь моя была золотая женщина, можете у всех сумгаитцев спросить. Я почти 10 лет с ними живу, у меня ни разу с ней стычки не было, ссоры не было, с ней я была ближе, чем со своей матерью. И Кристине она была как мать. Она была больной женщиной, сколько раз она теряла сознание, скорую вызывали, язык ей держали. Лучше бы она скончалась по болезни, не было бы так обидно, похоронили бы по закону, по обычаям. А то пришли и зверски убили. Мы даже не смогли ее по-человечески похоронить. Не дали. Не смогли от души поплакать. Это очень обидно. Так ужасно ее убили. Ножами кололи, сигаретами жгли...А под конец, мне следователь говорил, один из них подошел, увидел, что она еще дышит, живая, и испугался. "Смотрите, - говорит, - еще дышит, завтра она в себя придет, может, узнает нас и выдаст". И они железным прутом через женскую полость все перемешали у нее в животе. Когда читаешь свидетельство о ее смерти, волосы дыбом встают.
Следователи - один бакинский, другой из следственной группы Прокуратуры СССР - нарисовали на бумаге, рассказали мне, где и как была убита мать. Последний удар был нанесен перед домом 6/2 а, что напротив нашего. Там, в первом подъезде, дрались, защищались Товмасян Рафик, Адамян Грант, Трдатов Ишхан с отцом. Целых восемь часов отбивались. И вот маму повели, остановили перед их подъездом, хотели показать им - вот, мол, что мы с вами сделаем скоро. Хотели сломить их... Так и замучили насмерть маму, перед шестым домом.
До сих пор Кристину не могу ни побить, ни поругать, только прикрикну на нее - она: "Бабуля, родная, дорогая, где ты, иди ко мне!..".
Вот мы уже месяц в Армении, она мне все время говорит: «Поезжай, бабулю привези сюда, чтобы мы ходили к ней на могилу цветы поливали, ухаживали...". Это - ребенок говорит, Голова у нее седеть стала. Представляете, у моей шестилетней Кристины стали седеть волосы?! От страха тех дней, от переживаний. Григоряны вообще рано седеют, но чтобы в шесть лет!.. Другие, наверно, и не поверят...

25 июля 1988 г., пансионат "Шушан" близ села Арзакан Разданского района Армянской ССР