Многострадальная Армения!
Веками с варварами споря,
Прошла сквозь тысячи затмений ты
И испытала много горя

Одаривая мир поэтами,
Философами, мудрецами,
Ты не сгибалась под наветами
Детьми гордилась и отцами

Страна красивая и гордая!
Почти не видела покоя
И проливались слезы горькие
И кровь сынов твоих рекою

За жажду мести, за безумие
Несуществующей обиды
Под крики дикие и буйные
Ты дань платила геноциду

Ломали, жалости не ведая,
Стремясь поставить на колени
За Жизнь ты заплатила бедами
И стоном многих поколений

Но не сломили! Птицей сказочной
Ты восставала вновь из пепла
И оживал народ загадочный,
И хорошела ты и крепла

Живи всегда! Цвети, Армения!
С тобой любовь людей и Бога
С тобой Его благословение
И бесконечная дорога!

(Валерий Марченко)

ЗА ЧТО?
(Посвящается г. Суслову и ему подобным)

Над чем ваш дикий смех, слепое осужденье
И злая ненависть? Как будто в вражий стан
Попали мы сюда на казнь и поношенье…
О, если б летопись кровавую армян
Могли бы вы узнать!..

И славны и могучи
Когда-то были мы. На рубежах родных
Дружины смелые сбиралися, как тучи
В громах и молниях, на стражу прав святых…

В Армении цвела великая свобода,
Благословенный труд счастливых деревень,
В руинах царственных погибшего народа -
Вам не понять его тоскующую тень.
У наших алтарей не ваши ли молитвы?
Не тот же ли у нас животворящий крест?
Мы вместе с вами шли в огонь священной битвы
За общую судьбу одних и тех же мест.

Да, правда, мало нас! И меньше с каждым годом
Становится армян… Осмеивайте их!
Но ведь вы тешитесь над жертвенным народом,
Распятым, как Христос, на рубежах своих.
Мы на Голгофу шли с восторженной любовью,
И в темные века боролись мы одни.
Могли бы напоить мы ад своею кровью
И погасить его багровые огни.

А унижения мучительного плена?
А пытки, а позор, а горе и боязнь?
О, нас спасли бы всех предательство, измена,
Но мы - мы выбрали апостольскую казнь.
Надгробный слышен плач над братской и великой
Могилою армян и погребальный звон…
Стыдитесь! Жалок смех вражды и злобы дикой
В благоговейный час народных похорон.
1916 г.

ПРОВОДНИК
Вот снежная грань миновала,
Кустарник к утесам приник…
С безлюдных вершин перевала
Спускаемся мы напрямик…
Седой Армянин бородатый
Тропинку в горах отыскал -
И мерно шагают солдаты
По гребню неведомых скал…
Иной озирается робко,
Взглянув неожиданно вниз:
Над бездной опасная тропка
Нависла, как узкий карниз…
Ущелья, как трещины сжаты,
Зловещи изломы стремнин, -
Но знает дорогу вожатый -
Высокий, седой Армянин…
Недаром он эти отроги
Исхаживал в детстве своем, -
Идет теперь важный и строгий
С фельдфебелем русским вдвоем…
В лохмотьях… но с Русскими вместе
Он в отчую землю проник,
Он дожил до радостной мести,
Он в этих горах - проводник…
И даже вечернем тумане
Глаза его ярко горят:
Бегите, враги-мусульмане, -
Идет крестоносцев отряд!
Исполнилась вещая дума,
Он шепчет в каком-то бреду:
"С отрядом до стен Эрзерума
Я завтра, старик, добреду"…

Ну что тебе Грузия? Хмель да кураж,
приманка для бардов опальных
да весь в кожуре апельсиновой пляж
с луной в обезьяновых пальмах.

Я мог бы, пожалуй, довериться здесь
плетучим абхазским повозкам,-
но жирность природы, но жителей спесь…
А ну их к монахам афонским!..

А сбоку Армения – Божья любовь,
в горах сораспятая с Богом,
где боль Его плещет в травинке любой,
где м а л о е помнит о м н о г о м.

Судьбой моей правит не тост тамады –
обитель трудов неустанных
контрастом тем пальмам, - а рос там один
колючий пустынный кустарник.

И камень валялся, и пламень сиял,-
и Ноем в кизиловом зное,
ни разу не видев я сразу узнал
обещанное и родное.

О, где бы я ни был, душа моя там,
в краю потаённом и грозном,
где брат непригретый, бродил Мандельштам
и душу вынашивал Гроссман.

Там плоть и материя щедро царят,
там женственность не деревянна,
там беловенечный плывёт Арарат
близ алчущих глаз Еревана.

Там можно обжечься о розовый туф
и, как по делам ни спеши мы,
на место ожога минуту подув,
часами смотреть на вершины.

Там брата Севана светла синева,
где вера свой парус расправит,-
а что за слова! Не Саят ли Нова
влюбленность и праведность славит?

Там в гору, все в гору мой путь не тяжел,-
причастием к вечности полнясь,
не брезгуя бытом, на пиршестве сёл
библейская пишется повесть.

Там жизнь м и р о в а я согласна с м и р с к о й,
и дальнее плачет о близком,
и радости праздник пронизан тоской
и жертвенной кровью обрызган.

Там я, удостоенный вести благой,
там я, просветленный и тихий,
узнал, что такое добро и покой
у желтых костров облепихи…

Не быть мне от времени навеселе,
и родина мне не защита,-
я верен по гроб камнегрудой земле
орешника и геноцида.

И сладостен сердцу отказ от правот,
и дух, что горел и метался,
в любви и раскаянье к небу плывет
с певучей мольбой Комитаса…

Что жизнь наша, брат? Туесок для сует –
и не было б доли унылей,-
но вышней трагедии правда и свет
её как ребенка омыли.

Борис Чичибабин

АРМЕНИЯ
Палентэкена скалы вековые,
Свидетели всех ужасов живые,
Что гайканская страна перенесла!
Ответьте мне: - чего всегда молчанье
Отзвуком было муки и страданья
Армянского великого русла?

Молчите вы, нахмурившись сурово,
Но я стою в надежде слышать слово
То страшное… Скажите мне его.
Я не уйду. Стоять тут буду годы
Ответа ждать: чтоб знали все народы
Историю народа одного…

И пробудились грозные массивы,
И содрогнулись скал гранитных глыбы,
И бездна их ответ не принесла:
"Молчи, поэт! Преступны все народы
В погибели померкнувшей свободы
Армении… Тут всех вина была!"…

Их глас умолк… И жутко мне так стало
Перед лицом неложного зерцала
За Кровь и Смерть истерзанной страны…
Молиться ль ей?.. Рыдать ли мне над нею?..
О, Боже мой! Прострись Рукой Своею
Над бедною… От власти Сатаны,

От Турции спаси Ее, о Боже,
И свет над Ней целительный умножи
И воскреси и раны излечи!
Не допусти во Храме Твоей Воли
Навек погаснуть от смертельной воли
Армении… Святой Своей Свечи…

Эрзерум
"Арм. Вест.", №25. 1916 г.