ВВЕДЕНИЕ

Придет время и откроется вся правда о сумгаитской трагедии. Суть ее - геноцид армян в городе Сумгаите Азербайджанской ССР - и политическая цель преступления очевидны. Вопрос лишь в том, кто задумал и организовал геноцид и почему эти лица до сих пор не выявлены? Вопрос в том, почему не была предотвращена назревающая резня, почему меры по ее пресечению были предприняты не просто с большим опозданием, но даже прерывались, и это стоило новых человеческих жертв периодами бездействия сил, направленных в Сумгаит для спасения людей и наведения порядка? Почему, наконец, после совершившегося не последовало полного и объективного освещения и анализа событий средствами массовой информации, а руководство страны и правоохранительные органы не осудили должным образом и не дали преступлению соответствующей политической и правовой оценки?

Почти вся территория города с четвертьмиллионным населением на протяжении трех февральских дней 1988 года стала ареной массовых беспрепятственных погромов армянского населения. Десятки убитых, значительная часть из которых заживо сожженные после избиений и пыток. Сотни раненых, многие из которых стали инвалидами. Изнасилованные, среди них несовершеннолетние девочки. Свыше двухсот разгромленных квартир, десятки сожженных и разбитых автомобилей, десятки разгромленных, разграбленных мастерских, магазинов, киосков н других объектов общественного назначения. Тысячи беженцев. Таково лицо Сумгаита. Однако в том ли только трагедия, сколько человек было убито в этом городе или сколько было разгромлено квартир? Неизмеримый моральный урон нанесен не только народу, перенесшему трагедию, и не только народу, от имени которого творились бесчинства, но и всему советскому обществу. "После сталинских зверств, - писали московские ученые в своем "Открытом письме друзьям в Армении", - в нашей стране не происходило ничего, что отбрасывало бы нас так далеко назад - от цивилизации к дикости". Сумгаит сделал неприкрытыми и непримиримыми врагами двух соседей - армян и азербайджанцев, и повлек за собой исключительно тяжкие последствия в их взаимоотношениях. Сумгаит впервые показал, что в многонациональном государстве, где дружба между народами считалась вечной святыней, людей могут убивать только за то, что они другой национальности.

Сумгаитский геноцид был организован в связи с карабахской проблемой. Это - чудовищная реакция на подчеркнуто мирное и демократичное по форме волеизъявление армянского народа о воссоединении Нагорно-Карабахской автономной области с Армянской ССР. Цель преступления - блокировать возможное решение проблемы, запугать армян перспективой новых кровавых акций и заставить их отказаться от движения за Карабах.

Проблема Нагорного Карабаха - небольшого, исконно армянского и населенного преимущественно армянами края, в 1921 году в качестве автономной области насильственно включенного в состав Азербайджанской ССР, - поднималась не раз: и в 20-е, и в 40-е, и с особой силой в середине 60-х годов. С начала 1988 года стремление двух оторванных друг от друга частей единой нации жить общей государственной жизнью приняло характер всенародной конституционной борьбы. Народ поверил в демократические возможности объявленной в стране перестройки. В середине февраля в областном центре Карабаха Степанакерте, районных центрах н селах стали проходить митинги и собрания с требованием рассмотреть вопрос о воссоединении НКАО с Армянской ССР и дать ему положительное решение. В адрес руководства страны отправлялись телеграммы, письма, обращения трудовых коллективов. В них подчеркивалось, что речь идет о конституционном праве наций на самоопределение, об исправлении исторической ошибки, о том, что карабахцы ничего не имеют против азербайджанского народа. 20 февраля 1988 года внеочередная сессия Совета народных депутатов НКАО XX созыва приняла решение о ходатайстве перед Верховными Советами Азербайджанской ССР и Армянской ССР о передаче НКАО из состава Азербайджанской ССР в состав Армянской ССР. Одновременно сессия ходатайствовала перед Верховным Советом Союза ССР о положительном решении вопроса. В этот же день, 20 февраля, митинги начались и в Ереване.

В ответ на требование карабахцев азербайджанская сторона стала угрожать им физической расправой. Причем делалось это не только и не столько рядовыми азербайджанцами, сколько руководящими работниками. "В ночь на 14 февраля, когда в Степанакерте прошла первая демонстрация, на заседании бюро обкома партии зав. отделом ЦК КП Азербайджана Асадов заявил, что "сто тысяч азербайджанцев готовы в любое время ворваться в Карабах и устроить бойню" (А. Василевский. "Туча в горах". - "Аврора", 1988, № 10). Мысль o физической расправе в случае неповиновения Карабаха была внушена даже М. С. Горбачеву. 26 февраля, за день до начала погромов в Сумгаите, Генеральный секретарь ЦК КПСС сказал в связи с карабахской проблемой армянским писателям С. Капутн-кян и 3. Балаяну: "А вы подумали о судьбе двухсот семи тысяч бакинских армян?" (3. Балаян. "Арцах: раны и надежды. Заметки писателя, народного депутата СССР". - Газета "Коммунист", 13 сентября 1989 г.).

Одновременно с угрозами азербайджанской стороны начались и первые акции. На территории Азербайджанской ССР один за другим стали возникать инциденты, сопровождавшиеся оскорблениями и избиениями армян. Крупный инцидент возник 22 февраля, когда многотысячная толпа азербайджанцев из города Агдама вошла на территорию соседней НКАО и двинулась по направлению к Степанакерту. Попутно совершались избиения армян, погромы жилых и общественных зданий. Но близ поселка Аскеран отрядам милиции и группе карабахцев удалось остановить разъяренную толпу. Десятки армян в этот день были ранены и госпитализированы. Двое азербайджанцев из Агдама убиты. Одного, как потом показало следствие, застрелил милиционер-азербайджанец, об обстоятельствах гибели другого ничего не сообщалось. К аскеранскому инциденту следует вернуться уже в непосредственной связи с сумгаитскими событиями, другая же страница предыстории трагедии связана с Кафанским районом Армянской ССР. Это отдаленный от Еревана и граничащий с Азербайджанской ССР район со значительным числом азербайджанского населения, где не только не проходило митингов и собраний, но и в условиях молчания средств массовой информации большинству населения ничего не было известно о карабахских событиях. И тем не менее уже в 20-х числах в основном из этого, а также из ряда других районов Армении с азербайджанским населением в Азербайджан стали стекаться так называемые "беженцы". Что, как не злая воля и подстрекательство задумавших будущую резню, заставило их вдруг покинуть места постоянного жительства? Ведь сразу же цосле появления "беженцев" в Азербайджане была задействована мощная машина распространения слухов о якобы имевших место в Армении насильственных действиях против азербайджанцев. Видимо, для доведения антиармянской истерии до необходимого накала одних только сообщений о намерениях армян "отнять" Карабах не хватило, требовалось нечто более существенное, что позволило бы полностью вывести людей из равновесия и сделать их способными на любые действия. И вот в Сумгаите под видом беженцев из Кафана начинают действовать специально подготовленные провокаторы. Об одном из них сообщала даже газета ЦК КПСС "Социалистическая индустрия": "Многие из тех, с кем довелось говорить, прямо сообщают о целой цепи явно провокационных действий, рассчитанных на то, чтобы ожесточить людей, внести панику, недоверие. Чего стоят, например, истерические выкрики человека, поведавшего собравшимся на площади Сумгаита страшную историю его семьи, загубленной-де "армянскими убийцами". Когда компетентные органы занялись "пострадавшим", выяснили, что он отнюдь не .мирный житель Кафана, за которого себя выдавал, а ранее судимый рецидивист, ныне тунеядец, без определенного места жительства и... вовсе без семьи" (О. Кулиш, Д. Меликов. "Черным семенам не прорасти". - "Социалистическая индустрия", 27 марта 1988 г.). Однако же история с сумгаитскими провокациями не так проста. Провокаторы не просто вели разговоры на площади, а выступали с трибуны, стоя рядом с партийными и советскими руководителями города. Как же они могли оказаться рядом - люди, средь бела дня призывающие к насильственным действиям по отношению к армянам, то есть совершающие уголовно наказуемые действия, и люди, обязанные разъяснить сумгаитцам, что все это ложь и провокация?

И вот в дни, когда атмосфера в Сумгаите накалилась до предела, происходит один из наиболее поразительных эпизодов предыстории трагедии: 27 февраля по Центральному телевидению выступает не кто-нибудь, не "рецидивист" и "тунеядец", о котором рассказывалось в "Социалистической индустрии", не "Лидер", описанный в одном из свидетельств, приведенных в настоящем сборнике, а заместитель Генерального прокурора СССР А.Ф.Катусев и сообщает о том, что 22 февраля в стычке близ Аскерана погибли двое азербайджанцев, при этом подчеркивает молодой возраст погибших. Таким образом, вся масса невероятных слухов о "зверствах армян" как бы находит свое официальное подтверждение.

О сообщении Катусева писалось и говорилось очень много. Не раз говорится об этом и в настоящем сборнике. Мнение таково: сообщение послужило сигналом и мощным толчком к сумгаитскому геноциду. Выступление Катусева можно было бы счесть ошибкой человека, не знакомого с психологией других народов, если бы не одно обстоятельство: текст сообщения о стычке близ Аскерана он согласовывал с первым секретарем Нагорно-Карабахского обкома партии Г.А.Погосяном, и тот настоял на снятии из текста упоминания о национальной принадлежности убитых. Катусеву было разъяснено, что в противном случае, сообщение это вызовет тяжкие последствия. Заместитель Генерального прокурора и в самом деле в первых двух своих выступлениях не сообщал национальность убитых, но несколькими днями позже решил "вспомнить", что убитые -именно азербайджанцы. Поступок этот, вызвавший возмущение и обоснованные подозрения, требует объяснений со стороны Катусева, тем более, что он обошел полным молчанием даже депутатский запрос об этом на сессии Верховного Совета СССР.

В средствах массовой информации сумгаитские события преподносятся так, будто ничто не предшествовало резне и она возникла вдруг и стихийно. Между тем, геноцид был тщательно организован, в том числе - с идеологической и психологической точек зрения. Речь идет прежде всего о сумгаитских "митингах", антиармянских сборищах, начавшихся с 26 февраля на центральной площади города, носящей имя Ленина. (Именно в этот день к народам Азербайджана и Армении с призывом стабилизировать обстановку, руководствоваться разумом, а не эмоциями обратился Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С.Горбачев. И если в Армении на обращение откликнулись прекращением митингов и забастовок, а также ответным посланием на имя Горбачева, то "ответом" Азербайджана практически стал Сумгаит). Первый сумгаитский "митинг" был относительно немноголюдным, на втором, организованном на следующий день, 27 февраля, присутствовали тысячи людей, причем многие прибыли на площадь по указанию руководителей предприятий и учреждений. Армянские "зверства" и кафанские "мученики", карабахский вопрос, необходимость наказать армян, убивать их и гнать из Сумгаита, из Азербайджана вообще - вот темы, с которыми выступали с трибуны не только провокаторы, но и известные в Сумгаите люди: директор средней школы № 25, актриса театра им. Араблинского. Рефрен многих выступлений, основной лозунг тех дней - "Смерть армянам!". Помимо слов, применялись и другие средства -например, водка и наркотики, в большом количестве и бесплатно раздаваемые толпе прямо с грузовиков. (О быстро накаляющейся атмосфере в Сумгаите непосредственно до геноцида, о митингах и шествиях в первой книге настоящего сборника рассказывают Б.Бедян, К.Пхакадзе, Людмила М., Ю.Мусаелян, Л.Акопян, М.Агаджанян, З.Мудрецова и другие очевидцы событий). 27 февраля вечером "митинги" переросли в насильственные действия. Первые избиения и погромы длились до поздней ночи, а на следующий день сотни людей, принявших непосредственное участие в преступлениях, как ни в чем не бывало собрались на свой последний "митинг" Это очень существенный момент: погромщики окончательно убедились в своей безнаказанности. "Митинг" 28 февраля завершился тем, что первый секретарь Сумгаитского горкома партии Муслим-заде взял в руки государственный флаг Азербайджанской ССР и повел за собой огромную толпу, собравшуюся на площади Ленина. Затем толпа разделилась и, уже вооруженная, стала нападать на квартиры армян...

Все мыслимые человеческие преступления и страдания сконцентрировались в кровавой трагедии, разыгравшейся в Сумгаите. Поражает масштаб и безнаказанность погрома, цинизм и жестокость, с которым он совершался. Преступления тех дней кажутся просто невозможными, если учесть, что в бандах были сплочены не профессиональные убийцы и садисты, а обыкновенные горожане, в подавляющем большинстве - молодые люди. Объяснения следует искать в истории, в некоторых идеологических и психологических реалиях. Резня армян в городе Баку в 1918 году, резня в Шуше в 1920-м, методичное и в конце концов удавшееся полное выживание коренного армянского населения из Нахичеванской АССР, частые преступления на национальной почве, постоянная и почти неприкрытая дискриминация армянского населения по всей Азербайджанской республике, осквернение армянских памятников истории и архитектуры, внушаемая с детства вражда к армянам - без учета всего этого невозможно понять, как учащийся техникума или рабочий завода, до того ни в чем плохом не замеченные, нормальные люди, имевшие свои интересы, любящие своих близких, вдруг оказались способными моментально среагировать на призывы убивать своих ни в чем не повинных сограждан, пойти на убийства, совершая их с патологической жестокостью, поразившей даже судебно-медицинских экспертов. Но как ни чудовищно содеянное, не они главные виновники, а те, кто сумел так тонко и мастерски превратить их в нелюдей. Весь армянский народ (и прежде всего сумгаитские армяне) убежден, что организаторов и вдохновителей геноцида следует искать в руководящих кругах Азербайджанской ССР. О вине ЦК КП Азербайджана в совершившемся говорил на майском (1988 г.) пленуме ПК КП Азербайджана Муслим-заде. Американский общественный деятель Джордж Сорос на страницах одного из московских журналов замечает: "Не так уж оторваны от реальности предположения, что первые армянские погромы в Азербайджане были инспирированы местной мафией, управляемой бывшим руководителем КГБ Азербайджана Г.А.Алиевым, с тем, чтобы создать безвыигрышную ситуацию для Горбачева" (Джордж Сорос. "Концепция Горбачева". - "Знамя", 1989, № 6). Итак, есть убежденность одних, разного рода догадки других, но есть и факты, подтверждающие запланированный и организованный характер геноцида. Это - те же "митинги" 26-28 февраля, то же бездействие партийных, советских органов и сил государственной безопасности, это - явное содействие сумгаитской милиции погромщикам, изготовление холодного оружия на промышленных предприятиях Сумгаита, четкая дисциплинированность и иерархичность банд и многое другое. Особого внимания заслуживает тот факт, что сразу же после погромов по указаниям сверху, в частности - работника ЦК КП Азербайджана Ганифаева, производились вывоз и захоронение выброшенных из армянских квартир вещей, а также лихорадочно быстрый ремонт разгромленных квартир, объектов общественного назначения. То есть уничтожались вещественные доказательства, скрывались следы преступлений. Тем не менее Прокуратура СССР категорически отрицает запланированность и организованность сумгаитского преступления. Однако, отрицая очевидное, легко попасть в незавидное положение. Так, в интервью газете "Известия" заместитель Генерального прокурора Катусев заявил: "Продолжают мешать следствию всевозможные измышления. В частности, распространяются слухи о том, что накануне массовых беспорядков в городе составлялись списки лиц армянской национальности для их физического уничтожения. Что на ряде предприятий специально изготавливались металлические прутья и иные предметы. Что преднамеренно работниками узлов связи отключались телефоны в квартирах армян. И так далее. Для проверки этих и других подобных сведений следователи допросили большое количество жителей Сумгаита, рабочих предприятий, сотрудников жилищно-эксплуатационных контор, узлов связи и других служб. И ни одно из этих заявлений не подтвердилось" ("Известия", 20 августа 1988 г.). Наличие списков армян, изготовление холодного оружия на предприятиях (речь идет прежде всего об арматурных прутьях), отключение телефонов работниками городского узла связи, как и отключение электроэнергии в целых кварталах и микрорайонах в дни погромов - не "измышления", которые "продолжают мешать следствию", а факты, лежащие на поверхности событий, игнорирование которых заводит следствие в намеченный властями тупик. Возьмем, к примеру, хотя бы изготовление холодного оружия на предприятиях. Допустим, что показания сумгаитских армян об изготовлении арматурных прутьев, пик, ножей и т.д. в цехах заводов являются "измышлением". В таком случае чем объяснить, что бюро сумгаитского горкома партии 10 мая 1988 года осудило руководство и коллектив Азербайджанского трубопрокатного завода за то, что "в дни сложной ситуации в цехах завода имело место изготовление топоров, ножей и других предметов, которые могли быть использованы хулиганствующими элементами" (газета "Коммунист Сумгаита", 13 мая 1988 г.).

Стремление скрыть организованный характер сумгаитского преступления в какой-то мере объяснимо: не могут же власти взять да посадить на скамью подсудимых представителей той же власти. Но каким образом объяснить нежелание следственных органов выявить всех преступников, принимавших непосредственное участие в погромах, убийствах, других преступлениях, в том числе в открытой пропаганде межнациональной розни и вражды? Еще в сентябре 1988 года ТАСС сообщило, что "в основном завершено . расследование уголовных дел, связанных с событиями в Сумгаите, выявлены и привлечены к ответственности все лица, причастные к убийствам, организации погромов и насилия" ("Известия", 21 сентября 1988 г.). Между тем, в самих материалах следствия постоянно фигурируют "неустановленные лица" - непосредственные участники преступлений, в том числе убийств. Кроме того, сообщение ущербно в логическом аспекте: нельзя утверждать, что "выявлены и привлечены к ответственности ВСЕ...", когда, как сказано в сообщении, расследование завершено лишь в основном, то есть полностью не завершено.

Генеральный прокурор СССР А.Я.Сухарев на Первой сессии Верховного Совета СССР, отвечая на вопросы одного из депутатов от Армении, заявил, что следствие по сумгаитским делам завершено, все обвинительные материалы переданы в суд, перед судом предстанут 94 человека. Итак, выявлены "все", и этих "всех" около сотни. После этого вполне понятна горестная ирония сумгаитских армян, когда цифру "сто" они сопоставляют не только с тем, что видели в Сумгаите своими глазами, но и с официально признаваемыми масштабами трагедии. Кстати, из материалов судебного процесса по делу Ахмедова и других в Верховном суде СССР явствует, что только 29 февраля в нападениях только на 41А квартал участвовало около 400 человек. Сколько же тысяч человек участвовало во всех нападениях и во все дни насилия?

Примечательно, что когда ложь и укрывательство в отношении фактов Сумгаитских событий зашли слишком далеко, на протесты общественности решили среагировать стыдливой полуправдой. Газета "Советская культура" писала: "Все мы - журналисты, писатели, пропагандисты - допустили один драматичнейший просчет: не оплакали по-настоящему, всенародно жертв Сумгаита, вне зависимости от их армянского происхождения, именно как безвинно погибших советских людей. Не прокляли решительнейшим безоговорочным образом подстрекателей и убийц, опять-таки вне зависимости от их азербайджанской принадлежности, а вообще как извергов рода человеческого" (Ан.Макаров. "Размышления во время беды". - "Советская культура", 29 декабря 1988г.). Впечатляющие слова, но ведь не по своей воле молчали журналисты, писатели и пропагандисты эпохи гласности. Автору статьи в "Советской культуре", видимо, следовало прежде всего отметить, что руководство Союза ССР, выразившее в 1988 году немало официальных соболезнований по поводу трагических происшествий и катастроф, в том числе - руководству и гражданам иностранных государств, не сочло нужным выразить официальное соболезнование и сказать несколько человечных слов родным и близким замученных в Сумгаите советских людей. Впрочем, в той же "Советской культуре" несколькими месяцами позже укрывателем Сумгаита называется уже государство: "Государство само преуспело в дезинформации, достаточно вспомнить войну в Афганистане, аварию в Чернобыле, трагедии Сумгаита, Тбилиси. Все это сопровождалось обманом, замалчиванием" (Даниил Гранин. "Обретение власти. Полемические заметки народного депутата". - "Советская культура", 12 августа 1989 г.).

На государственном уровне первый гласный разговор о Сумгаите возник на заседании Президиума Верховного Совета СССР 18 июля 1988 года. Фраза "сумгаитский геноцид" в выступлении одного из членов армянской делегации вызвала резкую негативную реакцию М.С.Горбачева. Генеральный секретарь ЦК КПСС высказался о том, что геноцид - преступление организованное, а в Сумгаите действовали лишь "отбросы общества". Оставляя право на полемику юристам, приведем выдержки из принятой Генеральной Ассамблеей ООН и ратифицированной Президиумом Верховного Совета СССР Конвенции "О предупреждении преступления геноцида и наказании за него": Статья I. "Договаривающиеся Стороны подтверждают, что геноцид, независимо от того, совершается ли он в мирное или военное время, является преступлением, которое нарушает нормы международного права и против которого они обязуются принимать меру предупреждения и карать за его совершение"-. Из статьи II: "В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу, как таковую: а/ убийство членов такой группы; б/ причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы". Статья III: "Наказуемы следующие деяния: а/ геноцид; б/ заговор с целью совершения геноцида; в/ прямое и публичное подстрекательство к совершению геноцида; г/.покушение на совершение геноцида; д/ соучастие в геноциде". Статья IV: "Лица, совершающие геноцид или какие-либо другие из перечисленных в статье III деяний, подлежат наказанию, независимо от того, являются ли они ответственными по конституции правителями, должностными или частными лицами" (см. Права человека. Сборник международных, документов, Изд-во Московского университета, 1986, с.82-83). Приведем и весьма важное разъяснение из Введения к сборнику "Права человека": "...количественная характеристика не является определяющей при преступлении геноцида. Геноцидом будет убийство нескольких представителей национальной группы, если это убийство совершено с целью уничтожения такой национальной группы как таковой" (там же, с. 12).

На заседании 18 июля М.С.Горбачев заявил, что трагедии в Сумгаите не было бы, если б войска не опоздали на три часа. С таким мнением трудно согласиться. Подразделения Министерства обороны и Министерства внутренних дел страны стали прибывать в Сумгаит вечером 28 февраля. А через сутки, в вечерние часы 29 февраля, в Сумгаите были убиты по крайней мере десять армян, в том числе пять членов семьи Мелкумян, были совершены погромы десятков квартир, множество других преступлений. Трагедию 29 февраля усугубили бездействие, а порой и прямое уклонение войсковых подразделений от оказания помощи подвергающимся нападению армянам. Свидетельские показания об этом на судебном процессе по делу Ахмедова и других в Верховном суде СССР прозвучали настолько убедительно, что Верховный суд вынес частное определение, предусматривающее расследование по вопросу о бездействии некоторых введенных в Сумгаит войсковых подразделений. Тем не менее было бы черной неблагодарностью не отметить роль военных и спецподразделений Министерства внутренних дел СССР в эвакуации армянского населения в охраняемые места - здание Сумгаитского горкома партии и исполкома горсовета, Дворец культуры химиков им.Вургуна (в настоящем сборнике его обычно называют СК) и другие помещения. Нельзя умолчать и о человечности и отзывчивости многих отправленных в Сумгаит военных и милиционеров, в основном русских людей. Наконец, в столкновениях с бандами пострадали и они, причем пострадали очень сильно.

Свою признательность сумгаитские армяне обращают прежде всего к тем честным горожанам азербайджанской и других национальностей, которые, рискуя многим, укрывали, спасали своих соседей-армян. Но прошло время, и в Сумгаите, где армян уже не осталось, стали преследовать тех, кто спасал их в дни февральского ада, а сумгаитские убийцы на митингах в Баку были объявлены ни много ни мало национальными героями. И если сразу после трагедии азербайджанская интеллигенция и средства массовой информации Азербайджана старались хранить молчание, либо призывали забыть "случившееся", либо же объясняли трагедию... высоким уровнем загазованности воздуха в Сумгаите и нерешенностью квартирной проблемы, то вскоре позиция республиканских и центральных властей позволила им полностью извратить суть и характер трагедии и дойти до того, чтобы объявить виновниками, организаторами и зачинщиками преступлений самих армян и даже зарубежные армянские партии! Никого в Армении уже не удивляет, что среди хаоса абсурдных суждений и лжи в статьях типа "Почему Сумгаит?" академика АН Азербайджана З.Буниятова не остается места для двух слов раскаяния или сожаления. Зато армяне объявлены мазохистами, "выдумавшими" Сумгаит, зато абсурдный цинизм доведен до немыслимого апогея, и теперь уже приходится слышать о том, что армян в Сумгаите убивали армяне же. Азербайджанские газеты с гордостью сообщают и о том, что в те "сложные дни", в отличие от Степанакерта и Еревана, в Сумгаите работали все предприятия...

Глубокое разочарование и возмущение армянской общественности, честных советских людей вызвали судебные процессы по сумгаитским делам. Уже сам факт расчленения единого преступления против армянского народа на отдельные уголовные дела вызывает недоумение и протест. Но и эти "дела" явились прямым продолжением официальной политики укрывательства и лжи. Достаточно сказать, что убийства невинных людей по национальному признаку квалифицируются на судебных процессах как убийства из хулиганских побуждений. При этом никто, конечно, не собирается объяснять, почему "хулиганские побуждения" были направлены исключительно против одной из национальных групп, составляющих население Сумгаита. Зато на судебном процессе в Верховном суде СССР государственный обвинитель В.Д.Козловский без зазрения совести заявил, что наравне с армянами в Сумгаите пострадали и представители других национальностей.

Оставшись неосужденным и ненаказанным, Сумгаит повлек за собой десятки малых и больших погромов армянского населения Азербайджанской ССР, в том числе в столице республики Баку, где и сейчас льется армянская кровь. Погромы эти достигли своего пика в ноябре-декабре 1988 года, когда из Азербайджана в Армению и другие республики Советского Союза бежали около 200 тысяч армян. Насилие, остающееся безнаказанным, порождает только насилие. Во время массовых погромов в ноябре-декабре были предприняты ответные действия и против азербайджанцев, проживающих в Армянской ССР. Нынешняя ситуация в регионе, граничащая с открытой армяно-азербайджанской войной, также восходит к Сумгаиту. Всего этого, как и трагедий в Узбекской и Грузинской ССР, могло и не быть, если б Сумгаит был строжайше осужден на государственном и всенародном уровне. "Последствия попустительства очевидны - Сумгаит стал толчком для новых трагедий и кровопролития, - пишут в своем "Открытом письме друзьям в Армении" московские ученые. - Если кровь Сумгаита на тех, кто организовал и осуществил эту вакханалию, то ответственность за дальнейшее на всех, кто не оценил масштаб трагедии, кто не понял и до сих пор не понимает, что никто, будь то литовец или еврей, башкир или русский, ни один народ и ни один человек в СССР не могут чувствовать себя в безопасности, пока такие преступления сходят убийцам с рук".

Сумгаит будет оставаться миной замедленного действия, заложенной под фундамент страны, до тех пор, пока не будет осужден. А для этого прежде всего необходимо, чтобы все народы многонационального Советского Союза знали правду о Сумгаите. Именно этой правде призван служить настоящий сборник. Замысел создания настоящего сборника возник не сразу. Свидетельства очевидцев сумгаитской трагедии первоначально предполагалось опубликовать в периодической печати. Однако по мере накопления материала стало ясно, что рамки газетных публикаций слишком тесны для воссоздания цельной картины. Первые две книги сборника "Сумгаитская трагедия" составлены исключительно из свидетельств пострадавшей стороны - армян, а также представителей других национальностей, связанных с ними семейными узами.

Следует особо подчеркнуть, что здесь собраны не показания свидетелей, а свидетельства очевидцев. Так, рассказы Каринэ Мелкумян и Ирины Мелкумян в настоящем сборнике при одной и той же фактической основе отличаются от их показаний на судебном процессе в Верховном суде СССР детальностью, большей эмоциональной насыщенностью и непосредственностью. Работа над первыми двумя книгами включала несколько этапов: магнитофонная запись свидетельств, стенограмма записей, редактирование текстов, составление сборника. Интервью проводились ответственным редактором сборника. Беседа с очевидцами велась на русском языке. Запись прерывалась только по просьбе рассказчика: в случае его сильного волнения либо когда приводился эпизод, который, по его мнению, пока не подлежит оглашению. Перед каждым интервью спрашивалось согласие очевидца на публикацию его рассказа. В стенограмме магнитофонной записи сохранялись речевые погрешности, ошибки, незавершенные предложения и т.д. При редактировании из текста снимались вопросы интервьюера, исправлялись речевые ошибки, опускались повторы, не несущие смысловой и эмоциональной нагрузки. Вместе с тем сохранялись индивидуальные особенности, шероховатость и безыскусность речи рассказчиков, в большинстве своем недостаточно хорошо владеющих русским языком.
Свидетельства очевидцев, составившие первые две книги сборника, позволяют воссоздать сумгаитские события с достаточной полнотой (их предыстория, типы совершенных преступлений, многообразие трагических судеб и т.д.). В первой книге относительно малочисленны эпизоды самообороны армян, о них более подробно рассказано во второй. Особую ценность свидетельствам придает то, что они в основном были записаны "по горячим следам", в первые недели и месяцы после трагедии.
Рассказчики были ознакомлены с текстами, подготовленными к публикации, и визировали каждую страницу. Исключение составляют те, связь с которыми к моменту публикации книги была утеряна. Например, не удалось разыскать Г.Арустамян, которая обосновалась в Ленинакане, но после землетрясения 7 декабря, по некоторым сведениям, была эвакуирована в Белоруссию. При ознакомлении с текстами рассказчики иногда делали необходимые добавления и уточнения, а также отдельные сокращения. Таким образом, документальность сборника подтверждается как магнитофонными записями, так и завизированными текстами.
Стремлением к целостности картины продиктовано и объединение в книге рассказов двух и более очевидцев об одном и том же эпизоде. При этом сохранялись разночтения и субъективные оценки. Например, члены семьи Гамбарян по-разному оценивают количественный состав банды, напавшей на дом 17/33 б в 3 микрорайоне.
Имена рассказчиков даются в строгом соответствии с записями в паспорте, в отдельных случаях рядом в скобках указывается имя, принятое в кругу близких.
Третью книгу сборника "Сумгаитская трагедия" намечается составить из показаний свидетелей на судебных процессах по сумгаитским делам, обвинительных заключений и судебных приговоров, фотоснимков, статей и сообщений в периодической печати и ряда других материалов.

Редакционная коллегия
Август 1989 г., Ереван

АВАНЕСЯН МАРИНА (ИРА) АЛЕКСАНДРОВНА

* Родилась в 1965 году
* Проживала по адресу: Сумгаит, 3 микрорайон, д.5/2, кв.42
* Работала расчетным бухгалтером в сумгаитском управлении "Вторсырье"

У меня был день рождения. Вообще-то он 26 февраля, но его праздновали 27-го, потому что родственники могли приехать только на субботу-воскресенье. О том, что в городе что-то происходит, я догадалась, когда вышла 27-го купить бутылку шампанского к праздничному столу. Когда я шла по городу, то видела толпы милиционеров, и мне сказали, что возле Института нефти и химии собралась молодежь и что будет демонстрация, чему я сильно удивилась, так как не могла понять: в связи с чем это?
А вечером у нас отмечали мой день рождения, было много гостей, а потом, где-то часам к одиннадцати, слышим, какие-то крики на улице, шум, стекла бьют... Мы вышли на балкон - а там демонстрация, и кричат: "Долой армян из Азербайджана!". Ну, а я разозлилась и крикнула: "Долой тогда азербайджанцев из Азербайджана!". Я ведь тоже родилась в Азербайджане, и у меня такие же права, как и у них. Равноправные мы. Все равно ведь живем в Союзе. Ну вот, я и раскричалась. Ну, и сказала еще: "Чушки вы... чушками были, чушками и останетесь, никогда в людей не превратитесь".
Гости разошлись, у нас дома остались только приехавшие из Баку мой дядя Рафик, его дочь Аида и сын Артур. Аиде 21 год, Артуру - 18 лет.
На следующий день, 28 февраля, были сороковины дяди Миши Халафяна, и у нашего дома собралось очень много людей. Семья Халафянов жила в нашем подъезде на первом этаже в 38 квартире. Моя мать с утра поехала печь для них хлеб - она кондитер и хотела сама испечь хлеб для сороковин. Но тетя Римма Халафян, вернувшись с кладбища, сказала, что хлеб не нужен, и я позвонила маме, чтобы сообщить ей об этом и сказать: приезжай, мол, домой. Чтобы не сорвалось проведение сороковин, тетя Римма Халафян наняла милиционеров, она заплатила им 200 рублей, чтобы демонстранты им не помешали. Ну вот. А мать моя сильно удивилась этому. Скоро ее начальник привез мать домой. Ехали они окольными путями, чтобы, не дай бог, не напороться на эту озверелую толпу.
Люди уже вернулись с кладбища. Во дворе была натянута большая палатка, под которой накрыли столы, и гости уже садились. А народу было много, потому что дядю Мишу все очень уважали - хороший он был человек. И вот в час дня сели за столы. А потом смотрю, что-то засуетился Андрей, зять тети Риммы. Там и Жанна была, сестра моя. Вижу, они бегут в палатку, хватают что-то и бегом несут в квартиру, потом -опять в палатку, оттуда - в квартиру. Так вот бегом они и носили. А я не могу понять, в чем дело. А потом пришла Жанка и говорит: "Ира, там целая толпа пришла...". Я говорю: "Слушай, ну неужели ты думаешь, что они ворвутся?". Я не знаю, как можно в чужую квартиру... не то чтобы постучаться, зайти, а ворваться? Что это такое? Она говорит: "Ты что? Они так агрессивно настроены, это черт-те что будет". Честно говоря, я вообще не думала, я не предполагала... А тут еще с маминой работы позвонили, сказали, чтобы мы никуда не выходили, - там такое творится, что страшно! Потом звонила Жаннина подружка Оля, сказала, что, когда она в субботу возвращалась с ночной смены, ее остановили, схватили за горло, стали спрашивать, армянка она или русская. Оля очень сильно перепугалась, а один парень сказал: "Вы что, не видите, что она русская? Чего вы к ней пристали?". Олю отпустили. Она быстро побежала домой и вот теперь позвонила нам, чтобы мы ни в коем случае не выходили из дому. Честно говоря, мне это показалось смешным: ну как можно не выходить из дому? Мало ли что? Это мой город. Это мой родной край. Я здесь родилась. Кто имеет право запретить мне что-то делать - я этого вообще не понимала. Тем не менее мы послушались и никуда не выходили.
А наши родственники дядя Рафик, Аида и Артур хотели выехать. Приехали знакомые с маминой работы, сказали, что сами отвезут их на автостанцию и посадят в автобус до Баку. Мы их проводили, попрощались, они вышли. Поехали они, значит, на автовокзал, а там, оказывается, огромная толпа, и автовокзал уже полностью окружен. И из этой толпы очень подозрительно смотрели на Аиду, потому что если дядю и Артура из-за их смуглости можно еще принять за азербайджанцев, то Аида - типичная светлокожая армянка. Наши покружились-покружились, увидели, что автобусы не ходят, и вернулись к нам. Аида поделилась впечатлениями, говорит: "У них такие страшные лица... непонятно, окружили нас. - Говорит: - У вас в Сумгаите такое творится! Как это возможно? Вернусь в Баку и расскажу там, что у вас здесь происходит...". Мы посмеялись, говорим: "Ничего не может быть, ничего не будет". Ну, кто может ворваться ко мне в квартиру?
Сели мы, смотрим какую-то передачу по телевизору, сказку, кажется. И тут - вновь крики, возгласы. Мы побежали на кухню и стали смотреть в окно. В этот момент мама закричала: "Уходите, уходите - они бросают камни!".
Я забыла сказать, что 28 числа толпа появилась у нашего дома еще до начала сороковин - где-то в 10-11 часов утра. Милиция вроде стала разгонять их - они бегут и смеются. И там среди них был один парень - невысокого роста, плотный такой. И тут соседка из подъезда рядом с нашим говорит сверху: "Как вам не стыдно, что вы делаете? Столько лет вместе жили". А этот парень ответил: "Вот подожди, в 6 часов мы вернемся - будет тогда здесь кладбище". Ну, мы посмеялись тогда.
И вот вернулись. Было уже где-то полпятого. Мама закричала: "Уходите, уходите!". А они во дворе что-то кричат, потом начали бить окна, и вдруг кто-то крикнул внизу: "В сорок второй квартире живут две красивые девушки!". И вся эта оголтелая толпа кинулась к нам на третий этаж. Стоят уже у дверей. Мама кричит: "Откройте дверь, они все равно выломают". Мы даже не успели подойти к дверям... Они выломали дверь, но почему-то застыли на лестнице. Там их было человек 50-60, если не больше. Я вышла к ним, говорю: "Как вам не стыдно! Я так же, как и вы, родилась здесь, что я вам плохого сделала? Если вы такие сильные, то поезжайте в Карабах. Что вы, - говорю, - как воронье, стаями летаете? В одиночку ни на что вы не способны?". А они мне говорят: "Автобуса нам не дали, чтобы мы поехали туда. На них". Я повернулась, с левой стороны стоял один парень - лицо мне показалось знакомым, я вспомнила, что работала с ним. Раньше я работала на домостроительном комбинате товароведом, и он там работал рабочим на складе. Его зовут, по-моему, Сафар. Ну, и обращаюсь я к нему: "Как тебе не стыдно? Я же вместе с тобой работала. Я же никогда тебе ничего плохого не делала". Они удивились, что я его знаю. И так вот стали. Все стоят, на меня смотрят. И в этот момент из толпы вышел один очень высокий парень - на нем был серый дутый плащ, серый пуловер, из-под пуловера выглядывала розовая кофта. Я же стояла перед ними в халате. И он взял меня за воротник халата и говорит: "Иди сюда, я тебе покажу, что мне от тебя надо". До этого он стоял, наверное, сзади и появился как-то невзначай, схватил меня, мол, иди сюда. Я очень сильно испугалась, закричала, позвала на помощь маму... И в это время мама с папой просто оттеснили меня от него, а он схватил маму и выволок. Другие в это время выволокли отца. Я кинулась на балкон, а Жанна стоит, не двигается. Я ей кричу: "Беги на балкон!". И мы выбежали. А внизу проходят женщины, мужчины - азербайджанцы - и смеются, глядя на нас. Я зову на помощь, кричу: "Помогите! Вызовите милицию"... Да, я забыла сказать, что, когда они к нам врывались, я набирала 02. Я набрала 02 и говорю: "К нам ворвались!". А мне ответили: "Что мы можем сделать?". Вот этого я никогда не забуду, что наша милиция вот такая вот. Как говорится, наша милиция не стережет, а с меня дерет. Я в этом уверена. Я вообще не верю нашей милиции. Во всяком случае, милиции Азербайджана. Не верю...
Ну, вот, они ворвались уже в квартиру и видят, что я набрала 02, вырвали телефонный аппарат и швырнули в меня. Я просто увернулась, оттолкнула кого-то и побежала на балкон. Жанна - за мной. А Аида была так ошарашена, что не сдвинулась с месте и осталась в комнате. А они уже били посуду, хрусталь, стулом ударили по серванту, поломали и перевернули его. Аида им говорит: "Что вы делаете? Что вы делаете?". Один из них повернулся и дал ей пощечину. Она ответила тем же. Тогда ее схватили и поволокли на кровать. Поволокли на кровать, а дядя в это время был там - он закрыл ее своим телом, чтобы не трогали.
У нас на балконе были нержавеющие трубы - мы собирались делать ремонт, я схватила трубу и думаю, мало ли что. А у меня много книг было, я ими очень увлекаюсь. Они перевернули до этого книжный шкаф, и в этом нагромождении книг они не могли из комнаты ворваться на балкон, где находились мы с Жанной. Только один пролез. Я ему сказала: "Мне ничего не стоит, я тебя убью, а сама выброшусь. Мне ничего не стоит. Что мне терять уже?". Он так на меня посмотрел, видать, понял, что я уже на все решусь: терять мне нечего, как бы я стала жить, такая вот, после всего этого? И он посмотрел на меня, посмотрел на эту трубу - она была такая увесистая - и развернулся, ударил Жанну. Очень сильно ударил в живот - она аж скорчилась и присела от боли. В это время другие их стали звать. Позвали, и они поднялись, по-моему, на четвертый этаж, там жили две армянские семьи - Григорянов и Авакянов. Артур улучил минутку и спустился за моим отцом. Наверное, они думали, что Артур вместе с ними, потому что он тоже молодой. Он спустился и привел со двора отца. Отец мой был в таком страшном состоянии... невозможно описать... Мне говорят... я не знаю, что со мной случилось тогда - может, минутное помешательство, может, что еще, потому что Аида и Артур говорят: "Ты стала танцевать и говорить - "Папу убили!". Артур дал мне пощечину, чтобы я пришла в себя, а Жанна накричала. Сознание вернулось ко мне, я не знаю, как это назвать... Я пришла в себя, но после того, как увидела, что творится в доме, - у меня опять голова пошла кругом. Вся квартира была перевернута верх дном: груды битой посуды, рубцы на стенках от наших ваз - вазы, я видела, они швыряли в стены. Да и вообще, передать невозможно... Сломанная люстра, зависшая и качающаяся на одном проводе...
Мы думали, что уже все - больше ничего не будет. Оказывается, они просто поднялись наверх для того, чтоб теперь уже там громить. Тут Артур говорит: "Давайте вы лучше прячьтесь", у нас дома была кладовка, мы там хранили чемоданы. Ну и мы, три сестры, полезли туда - я, Аида и Жанна. Спрятались там, закрыли двери, а дядя Рафик с Артуром полезли под кровати в спальне родителей. Это у нас смежная комната. Не спрятались только мама с папой. Когда выломали нашу дверь, их сразу выволокли во двор, и когда потом, после их первого ухода, мама поднялась домой, она была вообще без ничего. Они разодрали на ней всю одежду, вырвали из уха серьгу - серьга не была на защелке, а насчет второй серьги один из них сказал: "Так твою мать, снимай! А то вместе с ухом оторву". Мать сняла и говорит: "Ты мне в сыновья годишься! Неужели ты со своей матерью можешь такое сделать!". И когда мать после всего этого уже поднялась и дядя Рафик дал ей. халат, она стала нас ругать, мол, я в пятницу кричала с балкона и, наверное, кто-то запомнил, и вот пришли к нам. А отец, я уже говорила, был в тяжелом состоянии - его сильно избили и зубы выбили. Он был уже без сознания. Его били ногами, тащили вниз за ноги по лестницам, а голова билась по ступеням. Отец потом вспоминал, когда мы вместе в больнице лежали, что его спрашивали: "Какая у тебя рука сломана?". Значит, кто-то знал, что у отца сломана рука - он инвалид, повредил руку на строительстве, она у него не разгибается. Значит, когда отца спросили о руке, он показал не ту руку, которая в действительности сломана, а другую, то есть он хотел защитить свою поломанную руку. А они сбили его на землю и стали топтать эту руку. В прямом смысле слова. Он лежал в больнице, а пальцы были такие распухшие, особенно один, большой палец.
После того, как они ворвались в первый раз, мама побежала наверх звонить, потому что у нас телефон разбили. Сказала Вале, невестке тети Эммы (Эммы Григорян, ее убили): "Валя, позвони, ты не видишь, что здесь творится?". А Валя не открывает дверь, плачет, у нее двое детей, и Неля, другая невестка тети Эммы, приехала как раз отдыхать к свекрови, у Нели тоже двое детей. Валя плачет, говорит: "Тетя Лена, мы позвонили, тетя Лена, сказали, что выехали". Но что-то так они до нас и не доехали.
Мы с сестрами спрятались в кладовке, Артур с дядей Рафиком залезли под кровати в родительской спальне. Мой отец в это время лежал без сознания в нашей комнате, а мать вновь вышла звонить. В это время они ворвались к нам во второй раз. Опять был удар в дверь, дверь вылетела. Вылетела в полном смысле, слетела с петель. Вот они ворвались в спальню. Там у нас конфеты лежали, подарки мне на день рождения. И вот один из них стал кричать: "Смотрите, импортные конфеты!". Ну, и они набросились на коробку. Кто-то схватил ковер, потом хотели собрать одеяла, матрасы - я видела все в щелочку. Когда один из этих бандитов начал собирать одеяла и матрасы, то увидел под кроватями дядю Рафика, испугался и заорал: "Армянин!". Заорал и выбежал. Они вернулись в спальню уже с топором - так Артур сказал. Только замахнулись топором на дядю Рафика, как выскочил Артур и перевернул на них свою кровать. Бандиты снова выбежали и стали собирать своих, потом, вызвав подмогу, вошли снова в спальню, вывели оттуда дядю Рафика и Артура и начали бить их в соседней комнате. Потом один из них говорит: "С ними девочки были, ищите девочек". И они стали рыскать по квартире, заглядывать под кровати, потом потянули за ручку кладовки. А я так, даже наивно, знаете, качаю головой, мол, не надо, не открывайте, не надо открывать. Они сорвали дверь с петель и говорят: "Выходите". Я говорю: "Не выйду". А Жанна говорит: "Дайте слово, мужское слово, что вы нас не тронете. Мы тогда выйдем". А они говорят: "Да, да, выходите, даем слово". Ну, в общем Жанна говорит мне: "Выходи". Аида тоже говорит: "Выходи". Я говорю: "Я боюсь". Эти типы говорят: "Выходите". Ну, я и вышла с ними. Мы вышли. Начали они нас толкать, и один говорит: "Что с нашими девушками там сделали, неужели вам простят все это?". Вот так. Тоже самое, мол, сделают с нами. Аиду подтолкнули к двери и хотели затащить в детскую. Другие уже стояли там наготове, ждали, когда затащат Аиду. Аида очень сильно сопротивлялась, оттолкнула их и побежала к двери. Побежала она к выходной двери, а они разозлились и стали меня с Жанной тоже тащить к двери, вытолкали из квартиры. Только нас вывели из квартиры, как начали срывать с нас одежду. А потом на нас посыпались удары. Когда меня спускали по лестнице, то тащили за волосы. Жанну толкали впереди меня. А там, на втором этаже, оказалась Ханумка, наша соседка с четвертого этажа, по-моему, из сорок шестой квартиры. Исмаилова Ханум, она говорит: "Принесите Жанну мне в жертву, отдайте ее мне". Она очень любила Жанну. А те говорят: "Нет. Отдадим ее в жертву другим". И потащили ее вниз. Потащили вниз - дальше я не помню. Я, кажется, потеряла сознание... или минутное... отключилась или как... Я не знаю, как это назвать, выпало из памяти. Артур говорит: "Я был на втором этаже, тянул тебя к двери в 41 квартиру", — но я этого не помню. Меня вытащили во двор. Аиду били где-то возле дороги. И, значит, я слышу, что брат Сабиргюль из 36 квартиры на первом этаже, Вагиф, я не знаю его фамилии, - этот Вагиф, глядя, как бьют Аиду, говорит: "Мало били, лучше убейте". И в этот момент, как он это сказал, в этот момент меня вытолкнули из подъезда. Я повернулась на этот голос, который сказал "лучше убейте", и увидела Вагифа. В окне. Он посмотрел на меня, стал смеяться, улыбнулся так и сразу закрыл окно и ушел в комнаты. А я... ну, они меня бьют. Били палкой по голове, один тринадцатилетний мальчик пырнул меня ножом, но у него был перочинный ножик, небольшой. Потом в больнице я эту рану даже не показывала, я ее сама обработала. Другую рану мне зашили. Была ножевая рана на груди, глубиной около двух сантиметров, а когда ее нанесли - я не помню, потому что несколько раз теряла сознание. Хотя в памяти отпечатался большой столовый нож у них в руках. Меня били, я падала, вставала, меня продолжали бить, я вновь падала... Я искала глазами Жанну и Аиду. Я видела, что Аиду бьют, а Жанны не видела, продолжала искать ее глазами. Я не знала, где Жанна. Потом она рассказывала, что и ее били, она звала на помощь, но никто из соседей не откликнулся. Она встала и побежала, ей дали подножку, она упала, потом вновь вскочила и побежала.
Я знаю, что впереди толпы гнали с улюлюканьем девушку. Видать, ее ожидала такая же участь, но она сумела вырваться и убежать. Она бежала в соседний дом, там наш родственник живет, дядя. Там уже, наверное, не добежав, она потеряла сознание. Потом пришла в себя от холода в подъезде и стала по этажам искать дядю. А дядю спас его сосед. Так Жанна оказалась в восемнадцатой квартире второго дома нашего микрорайона - у соседей дяди. Но об этом я узнала потом. Нас с Аидой все это время должали бить и никак не могли успокоиться. Этим парням было до 25 лет. В основном молодежь 17-18 лет. В основном. Почему-то все были в черном. Черный цвет, темные цвета были. Может быть, потому, чтобы все воспринимались какой-то черной зловещей массой и запомнить отдельных людей было невозможно. Я не знаю. По 17-18 лет были ребята. Какая-то часть их била меня, другие - Аиду, а основная масса была в это время наверху. Когда меня вытолкнули во двор, я попала прямо в толпу, потом от удара упала лицом на землю. Кто-то ударил меня очень сильно ногой в подбородок. Удар был такой сильный, что я прямо подскочила, даже не упала, а пошла... Я на ногах, чувствую, как на меня со всех сторон сыплются удары, и я уже не могу... Я уже собою не владела, я их ругала, мол, чушки, вы никогда людьми не станете, какими вы были, такими и останетесь! Нелюди! Я все время обзывала их, может, из-за этого мне больше всех попало. Зато сейчас я хоть этим утешаюсь, что не унижалась перед ними. Тогда я была на все готова, я не знаю, что бы я с ними сделала, если бы... была возможность.
А потом их снова позвали на помощь. Позднее мы узнали, что они никак не могли ворваться в квартиру Авакянов, никак не могли выломать дверь, так как Камо Авакян подсоединил к двери ток и они не могли взяться за ручку, не могли сорвать дверь. Вот поэтому и стали они звать на помощь. После этих криков о помощи часть из тех, кто избивал нас, пошла наверх. До этого били меня, кажется, всемером, а сейчас осталось трое-четверо. Я оттолкнула их, вырвалась и забежала в подъезд: все-таки не очень удобно было стоять средь бела дня в том виде, в каком я была. Я забежала в подъезд с намерением подняться. Если не в квартиру, то хоть куда-нибудь. Я прошла один лестничный пролет, миновала первый этаж, поднималась дальше, но тут меня ударили. Ударили так сильно, что я скатилась по лестнице вниз. Меня вновь схватили за волосы и выволокли во двор. Я еще продолжала как-то держаться, все-таки не очень много их было. Я вновь оттолкнула бьющих и побежала наверх по лестницам. Тех, что свалили меня ударом до этого, уже не было, видимо, они поднялись выше, а я, прибежав на второй этаж, стала стучаться в квартиру Мамедовой Светы, мы с ней дружили. Я не знала, что Светы нет дома,и кричала: "Света, открой, я тебя умоляю, открой!". Света с мужем живут в 41 квартире. Их в этот день не было, потом я узнала, что они уехали на похороны, а ключ оставили Ханумке, нашей соседке из 46 квартиры. Ханумка уже была там. Она открыла дверь, впустила меня, а когда они хотели ворваться за мною вслед, она захлопнула дверь, а сама стала перед дверью. Они ударили ее за то, что она взялась защищать армян.
Когда я вошла в квартиру Светы, мама уже была там. Мама была там, ее привел туда Артур. Где ее били, когда - я не знаю. Мама была там уже, вся в кровоподтеках, у нее что-то было с глазом, были поломаны ребра, но это выяснилось потом, она этого не знала, она только нас искала. Кроме меня, мамы и Ханум, был там еще Артур, потом пришел дядя Рафик. Пришел он с Аидой, так как до этого спасал Аиду. Ей нанесли удар ножом в область почек, при этом кто-то из стоявших рядом сказал: "Не так бьешь. Давай я ударю". Взял нож и тоже ударил ее, а Аиде говорит: "А ну покажи, какая у армян кровь". И она вытирает ладонью кровь и подносит ему прямо под нос. За это она, конечно, вновь получает удары, за свою дерзость: как это - показать им кровь! У Аиды было три ножевых ранения. Когда они били Аиду, то все время требовали, чтобы она назвала себя азербайджанкой, а она отвечала: "Я армянка". Мне тоже приказывали во время избиения, чтобы я назвалась азербайджанкой, я же ответила: "Я никогда не откажусь ни от своей веры, ни от своего народа". Вот когда они избивали Аиду и требовали, чтобы она признала себя азербайджанкой, подошел дядя Рафик и говорит: "Она моя дочь, посмотрите на меня". А дядя Рафик очень хорошо владеет азербайджанским. Он говорит им: "Я азербайджанец, а она моя дочь". А этим, видать, жалко ее стало или что... Она была вся в крови, кровь буквально лилась с нее - раны были глубокие. Дядя Рафик говорит: "Это моя дочь, она азербайджанка". А из толпы кто-то говорит: "Что-то она на азербайджанку не похожа — чересчур светлая". А дядя Рафик отвечает: "У меня жена армянка". Ну, они стали ругать его за то, что женился на армянке, ругали циничными словами армян. И потом уже дядя Рафик привел Аиду к нам. Я забыла сказать, что Артур и дядя Рафик тоже были избиты. У Артура потом обнаружили что-то с костями, трещины были, а у дяди Рафика была сломана рука. Артура пытались ударить топором по голове, он с трудом защитился. Он такой крепкий парень, сумел увернуться от этого удара. А дядя Рафик был сильно избит. Били их в то время когда нас хотели вытащить из кладовки, а они кричали, что в кладовке никого нет, хотели защитить нас. Их, наверное, принимали за азербайджанцев, а били за то, что они нас защищали и укрывали, за то, что наврали им.
И вот всех нас спрятала Ханум. Ханумка хотела спасти и Жанну, еще до этого, когда нас вели вниз. И Артур в это время подталкивал Жанну, чтобы затолкать в 41 квартиру, спрятать ее там. С Жанкой тогда, наверное, не получилось, и Ханум затащила в квартиру Светы Артура. А потом и маму нашли где-то. А я кинулась к Свете потому, что верила этим людям. Мы дружили с этой семьей, это очень хорошая семья - Света и Витя Мамедовы. Я верила в них, я знала, что Витя такой человек... И если бы Витя там был или другой наш сосед, Самвел, армянин из шестого дома, то они точно кинулись бы драться, защищать нас, и тогда бы нас всех наверняка перерезали.
Когда меня затащили в Светину квартиру, по меньшей мере один из бандитов точно знал, что я там. Он пришел и сказал: "Она забежала сюда". Он вошел в квартиру, увидел там всех наших, но искал меня. Он не сообразил зайти в туалет, где меня спрятали. Он прошел в комнату, потом в другую, искал меня, но меня там не было. Потом он вышел, а через некоторое время вернулся с двумя ребятами, у одного из них был очень большой нож. Мама узнала этот нож — это был ее нож. Мама же кондитер, у нее дома были большие ножи. Этот тип все играл ножом и повторял: "Это все плохо кончится. Не надо было все это начинать, так заострять все". И при этом продолжали искать меня: выходили, заходили снова, спрашивали: "А где она? Где она? Она здесь была. Она заходила сюда". Их было трое.
Вот эти три человека из бандитов были в Светиной квартире практически постоянно, но при этом не позволяли другим заходить в эту квартиру, находясь постоянно у дверей и говоря другим, что тут, дескать, наши родственники живут. Не пускали никого. Я все это слышала. Слышала, как искали меня, слышала, как никого не пускали.
Я не знаю, почему они меня искали. Может, оттого, что я узнала одного из них, который раньше работал со мной. Или хотели собрать нас вместе, чтобы что-то с нами сделать? Не знаю... Может, на самом деле хотели спасти, кого возможно, потому что через некоторое время в 41 квартиру зашла - я слышала, как зашла - плачущая Неля с Сюзанной из 45 квартиры, невестка Григорянов. Неля пришла с двумя детьми - плачущей Сюзанной и маленьким Артуром. Потом пришла Валя со своими двумя детьми - Кристинкой и Эриком. До этого Кристинка плакала в подъезде, стояла и плакала. Я слышала этот плач и крик ее: "Мама, мама!".
Когда в квартире Григорянов один парень хотел сбросить Сюзанну с четвертого этажа, Неля упала перед ним на колени, обнимала его и умоляла, целуя его ноги: "Я тебя умоляю, не бросай мою дочку! Не бросай! Не бросай!..". И еще говорила: "Я не здешняя, я приезжая". Может, эти слова и спасли ее дочь. Этот парень оставил ребенка и смотрит на нее - а Неля такая светлая, серые глаза у нее, никак не подумаешь, что она армянка. И парень говорит: "Значит, ты не армянка, а русская?". Но Неля тоже от веры своей не отказалась, она ответила: "Я армянка". Тоже сказала, что армянка, но приезжая, живет в Ставрополе. Вот после этого они и попали в 41 квартиру. Привели их те трое. Я не знаю, с какими намерениями, но один из них сказал Неле: "Если это будет продолжаться, я завтра зайду за тобой, ты выедешь отсюда".
Никого из этих троих я не знаю ни по именам, ни в лицо. Мама потом видела одного из них на остановке — это было уже недели через две-три после погрома. Он подошел к матери и сказал: "Моего брата тоже поймали, младшего".
Из этих троих один все время оставался в квартире Светы, с нами. Все время. Но я его не видела. Он то заходил, то выходил, спрашивал, где я нахожусь. А я все это время стояла совершенно раздетая в туалете. Я окоченела от холода, но боялась даже пошевелиться, потому что, не дай бог, был бы какой-нибудь шорох, а меня ведь ищут: постоянно заходят, спрашивают. У меня было какое-то полное оцепенение холода и страха. И мама ведь боялась. Она очень сильно боялась. Этот тип ведь все время твердил: "Видели, что она зашла сюда. Видели". Мама говорит: "Нету ее тут. Нету". И вот когда он в очередной раз вышел - его куда-то позвали, мама быстро вытащила меня из туалета и спрятала в шифоньер Светы.
Так вот мы сидели у Светы в квартире и ждали, что с нами будет. В это время под Светиной квартирой у Халафянов шел погром, все было слышно: как бьют посуду, ломают мебель. Там внизу кто-то из погромщиков очень хорошо играл на пианино народную песню "Дары хырам" - "Скучаю". Мама как раз тогда сильно заплакала - ведь никто не знал, где находится Жанна, и никак не могли ее найти. Он очень хорошо сыграл эту мелодию. Потом кто-то стал просто тренькать по клавишам. Слышали мы и мелодию "Цып-цып, мои цыплятки", но это уже другой, видно, играл, потому что тот, первый, очень здорово играл, видно было, что учился музыке где-то.
Значит, где-то к восьми часам мама затолкала меня в шифоньер, и я сижу там, слышу, пришел снова один из этих троих и говорит: "Вашего отца еще бьют". Маме затем говорит: "Твоего мужа еще бьют". Потом предлагает Артуру: "Давай пойдем, приведем его сюда".
Во второй раз били папу прямо в нашей квартире. Когда они начали выносить чемоданы, отец сказал: "Как вам не стыдно, что вы делаете?". И тогда они отложили чемоданы, говорят: "Он еще живой?". И начали его бить. Вскоре и отца привели в квартиру Светы.
Мама видела, как били дядю Черкеза. Черкез Григорян, муж тети Эммы. Эти бандиты взяли миску - плоскодонную такую - и били прямо в лицо, прыгали и танцевали на нем. У него на лице ничего не осталось, все сровнялось, ни носа, ничего. Он был в таком страшном состоянии - не узнать. В квартире Светы был и Герос, сын Черкеза, муж Вали. И тут вновь пришел один из троих, по-моему, был тот же голос, что и раньше, и говорит: "Твоего отца тоже бьют". Тот же самый, кажется, был голос. "Давай, - говорит, - отнесем его куда-нибудь". Сначала они принесли дядю Черкеза в квартиру Светы, но из-за того, что он очень сильно стонал, его могли услышать из подъезда. Тогда решили перенести дядю Черкеза к нам в квартиру. Положили его на что-то, кажется, на старый плащ и понесли к нам домой. Несли его Герос и двое бандитов. Унесли, чтобы отвести удар от нас. Вот в это время и играли на пианино у Халафянов.
В этот день тяжело ранили и сестру дяди Черкеза - она приезжала навестить их из Кировабада. Потом она со мной в больнице лежала. Когда Герос хотел защитить своего отца, то на него замахнулись ломом, тут вскочила сестра Черкеза, успела оттолкнуть Героса, любимого племянника, и удар пришелся ей по голове. Она упала, потеряв сознание, а ее и после этого несколько раз ударили ломом. Ее раны на голове были просто страшные - я видела, когда обрабатывали, я ведь рядом лежала.
Нас было много в квартире Светы: Валя с двумя детьми, Неля с двумя детьми, Герос, я с мамой, папа, дядя Рафик с Артуром, Аида и Ханум. Потом Ханум завела к нам женщину из шестого дома - она жила там на первом этаже, я не знаю, как ее зовут. Потом она лежала со мной в реанимации, у нее было шесть ножевых ранений - это только в живот. Она каким-то образом убежала оттуда и тоже пришла к Свете домой, наверное, знала Свету, знала, что Света такая, что спасет. Но она не знала, что Светы нет дома. Ханумка потом рассказывала: "Я так сильно испугалась - она стоит вся в крови и говорит: 'Впусти и меня туда".
А я все это время сидела в шифоньере. Потом пришли эти трое и говорят: "Мы уже уходим". Было это без десяти одиннадцать, я хорошо помню. Я запомнила хорошо, потому что, когда я вышла после них, механически посмотрела на часы. Но в подъезде еще оставались бандиты. Уже шел настоящий грабеж.
У меня сочилась кровью грудь, сильно болела голова. Аиде было совсем плохо, и один из этих троих говорил: "Хочешь, я отвезу тебя в больницу? Давай я отвезу тебя в больницу и представлю тебя как свою сестру. Ничего не будет". А моя мать сказала: "Нет. Мало ли что... Нет. Лучше пусть она будет здесь". Мать сказала ему, что в нашей квартире есть аптечка, где находится бинт, йод. Он поднялся к нам в квартиру в этом кошмарном разорении нашел и бинт, и йод. Принес он все это вниз, а Аида, она в медучилище учится, сама себя пе-ребинтовала, привела себя в порядок. В это время мы даже не предполагали, что у дяди Рафика перелом руки, что мама с поломанными ребрами.
Когда я вышла из шифоньера, мы вроде попытались хоть немножечко прилечь, но ни я, ни Аида так и не смогли: как ни ложимся - больно. А та женщина с шестью ранениями уже лежала пластом, зажимая себе рот, чтобы не были слышны ее стоны. Детям мы отдали большую кровать Светы, а они плачут, просят чего-то: "Мама, я это хочу, я то хочу...". А Валя и Неля шепчут им: "Замолчите, замолчите...".
Я стараюсь молча лежать, но ничего не получается - мне больно. Тогда я встала, хожу тихо на цыпочках, чтоб, не дай бог, на первом этаже не услышали. А то ведь опять поднимутся, что им стоит? Хоть нас и много было, но все мы были избиты, без сил, ничего не сделаешь. Вдруг слышу я - шум какой-то. Машина при езде такого шума не издает. Это были бронетранспортеры. Герос сказал: "Солдаты приехали". Я говорю: "Дай посмотреть". Он говорит: "Не надо". Я говорю: "Дай посмотреть". Он говорит: "Не надо". Я опять говорю: "Дай посмотреть". И мы подошли к окну: я, Аида, Валя. Я вижу - солдаты. Они поймали группу бандитов. Те шли с награбленными вещами, солдаты их заприметили - у них в руках были дубинки - и побежали за этими мародерами. А бандиты свернули в переулок темный и - напрямик через больницу. Солдаты - вслед за ними. Поймали некоторых. Ведут, значит, одного, а он бьется, солдат ругает, мол, зачем вы приехали. А другие солдаты ходят и спрашивают: "Где люди? Где люди? Может, в подвалах?". Я открываю окно, хоть меня ругают, мама кричит на меня, дядя Рафик говорит: "Замолчи, что ты делаешь?", я открываю окно и кричу: "Ребята, помогите, мы здесь!". Они услышали и поднялись к нам.
Выхожу я из квартиры, грудь моя вся в крови, волосы на голове слиплись от крови. Выхожу я, за мной выходит Аида, вся в крови, оббинтованная вся такая; на нас лохмотья какие-то не по размеру, не по росту. Один солдат, как увидел нас, так и упал на месте без сознания. Принесли ему воды, напоили. Другой солдат - он оказался азербайджанцем - говорит мне: "Я не понимаю, как такое могло случиться. Это человеческим разумом никак не поймешь". А я говорю: "Значит, это были вообще не люди". Он говорит: "Может, они были в невменяемом состоянии?". Я говорю: "Нет, почему? Очень даже ничего".
Я спросила у солдат: "Где вы раньше были? Вы не видели, что милиция не помогает?". Они отвечают: "Нам только в 8 часов вечера дали приказ". Тут мама стала ругать офицеров, просить: "Найдите мне мою дочку, что вы сделали с ней? Найдите ее!". Они говорят: "Мы тут ни при чем. Мы только что приехали, что мы могли сделать?". А мама говорит: "Я остаюсь. Пока я не найду Жанну, я никуда не поеду". И она осталась с солдатами.
Я поднялась домой, думаю, хоть что-нибудь надену свое. Когда я поднималась, четверо солдат несли дядю Черкеза. Здоровые такие, высокие ребята, говорят: "Отвернитесь, вы испугаетесь". Ну, я и отвернулась. Потом нас всех посадили в автобус, папа был какой-то... не в себе был папа. Аида в одном сапоге была, второй ее сапог пропал куда-то.
Мы поехали. По пути, пока мы ехали до горкома, было очень! много разбитых окон. Очень много. Очень много горело машин. Видела "Волгу", перевернутая, она горела. По всему пути нашего следования стояли солдаты. Приехали в горком. У меня платье в крови, волосы в крови. Только мы подъехали, сразу вытащили отца, потом мы вышли.
Затем нас на скорой повезли в больницу. Аиду в тот же день эта же скорая повезла в Баку, потому что она никак не хотела оставаться в Сумгаите. Утром, когда я проснулась, ко мне подошла сестра и говорит, что нас будут увозить. Я не знала, увозят отца или нет, куда меня увозят, я вообще ничего не знала. Нас посадили в машину скорой помощи, и тут я услышала вновь, что толпа орет где-то вдалеке и хочет напасть на больницу. Поэтому в Баку нас повезли окольными путями. Нам повезло, если в нашем положении можно было говорить о везении. Нас ехало 8 машин скорой помощи, нас не тронули, а после, когда эти скорые вернулись в Сумгаит и забрали еще одну партию раненых, их по дороге забросали камнями, перебили стекла. Когда я лежала в больнице, со мной в соседней палате лежали водитель машины и медсестра. Они находились в одной из тех машин скорой помощи, и их избили за то, что они хотели помочь армянам.
Со мной лежала девушка из Степанакерта, она учится в пединституте, на пятом курсе. 28 февраля она ехала из Баку в Сумгаит за конспектами. Их автобус остановили какие-то молодчики вошли, смотрят на всех и говорят: "Вон та - армянка". Кто-то там сказал: "Она на армянку похожа". Рядом с ней сидел парень и говорит ей: "Ты боишься?". Она отвечает: "Да". Он как бы заслонил ее спиной, а эти типы подходят и говорят: "Ты армянка!". Взяли ее зачетную книжку и прочитали: Шахбазян Альвида. Вытащили ее из автобуса и очень сильно избили, у нее было тяжелейшее сотрясение мозга, тяжелейшее. После этого ее хотели поджечь, даже бензином облили. Кстати, мою двоюродную сестру Аиду тоже хотели поджечь, но бензина не было, облили спиртом. Не получилось...
А Жанна осталась жива по трагической случайности. У нее сейчас продольный шрам по всему животу от левого бока до правого. Жанна осталась жива только из-за того, что подожгли Артура - из шестого дома парень. Посадили его на мотоцикл Самвела и подожгли. Артура подожгли - половина бандитов кинулась смотреть, как горит человек. Я не знаю, можно ли быть человеком и смотреть, как горит человек? Звери! Другого слова не могу... звери! Садисты! Хуже фашистов! Хуже!
В эти страшные минуты, когда горел Артур, Жанне удалось убежать...
Меня еще в Баку спрашивали, не хотели бы мы вернуться в Сумгаит? Нет. Не хотела бы. Никогда не захотела бы. Не хочу. Не могу. Хотя меня туда тянет - это же был мой родной город. Там у меня и у нас было все. Мы приехали сейчас в Буденновск -здесь мы живем в очень тяжелых условиях. Я городская девушка, я привыкла, чтобы у меня все было... И все условия, и всё... Но несмотря на то, что мы сейчас в такой дом переехали, я не хотела бы вернуться. Никогда. Ни за что. Нет.
Все это вспоминать, конечно, очень тяжело, но я хочу, чтобы все знали правду. Я хочу. Я хочу, чтобы назвали точную цифру убитых в Сумгаите. Я не верю в то, что 32 человека. Не верю. Я не верю. Я хочу, чтобы современники и потомки знали то, что было в Сумгаите. Я сама не буду молчать. Я сейчас очень злая. Злая на этот народ, хотя у меня были друзья среди азербайджанцев. Я уважала этих людей, уважала их поэтов, писателей, очень любила некоторых из них, держала дома книги с их автографами... Я, разумеется, понимаю, умом я понимаю, что нельзя из-за горстки таких подонков отворачиваться от всего народа, но... я не могу. Я потеряла к ним доверие. Хотя какими бы тяжелыми не были ужасы, перенесенные нами, армянами, ни один сумгаитский армянин не отречется от помощи честных людей, азербайджанцев. Никто не забудет тех, кто помог в эти страш

* Родилась в 1937 году
* Проживала по адресу: Сумгаит, 5 квартал, ул. Дружбы, д. 28/19, кв. 1
* Пенсионерка (инвалид 2 группы), работала гладильщицей на Сумгаитском комбинате местного производства

Если бы мои двое сыновей погибли на войне, я бы так не горевала, как сейчас горюю. Детей я вырастила... одному было три с половиной годика, другому было два годика, когда их отец умер на заводе, за работой... С каким трудом я воспитала их, как я мучилась, когда отправила в армию, - сколько я плакала, как их ждала, над каждым письмом плакала, пока они вернулись, приехали.
Дети мои! Что, я их воспитывала для азербайджанцев? Я мучилась, растила их, а теперь потеряла. Никакого хулиганства от них не было, ничего такого, такие дети умные были, если хотите, пойдите в наш двор, спросите, какие дети были... А азербайджанцы пришли окна разбили, дверь сломали топором, убили моих двух сыновей - Альберта и Валерия... как это мне вынести?! Когда у человека дети болеют, у них температура, плачут, мать, родители каково им? А я такой же родитель, как вы...
Сволочи! Вы убили моих детей! Я осталась сиротой, голой, босой, без детей, без Валерия, без Альберта... Чего вы хотели от нас?! Хотели взять деньги мертвых людей? Украсть их одежду и носить ее? Отнять их квартиру, чтобы ваши жены и дети жили там?..
Альберт и Валерик - они оба были неженаты, были оба обручены. Я хотела справить их свадьбы, а эти азербайджанцы наши окна сломали, я столько кричала... столько звонила по телефону - никакой милиции, никто не пришел на помощь моим детям, до 4 часов утра мои дети валялись на улице, у нашего дома, один на левой стороне, другой - на правой...
С 1954 года я жила в этом доме. Муж работал на заводе. Альберту было 3 с половиной года, Валерику - 2 годика, когда на заводе произошла авария и их отец умер. Я была в положении. Через сорок дней после смерти мужа в дороге родилась моя девочка. Мы с братом ехали в район, сошли на станции, там в больнице родилась Альвина. Оттуда я вернулась домой. Мне тяжело было, трудилась, помогали братья, сестра, мать... детей я вырастила еле-еле... вырастила, отдала в школу. Они закончили 10 классов, отправились в армию, вернулись из армии. Альберт поступил в институт, учился в городе Баку. Потом работал экономистом. А Валерий преподавал в ДОСААФ. И Альвина закончила 10 классов, потом - бухгалтерскую школу, отдала ее замуж, - все это мои силы, мои слезы... Столько хорошего было впереди у моих сыновей, и вот их пришли и убили...
До этого дня слухи были. Валерик был у здания горкома, пришел и рассказывает Альберту: "Альберт, знаешь, азербайджанцы начали говорить: "Уходите с нашей земли, армяне, уходите, вас будут бить!". Валерика там увидел наш участковый, сказал: "Валерик, ты чего здесь стоишь? Не стой, не слушай, иди домой". Он пришел домой и больше не выходил на улицу, сидел дома. Он рассказал Альберту, а Альберт говорит: "Ты посмотри, чего это они затевают, чего хотят от нас!". В общем, сидели они вдвоем, разговаривали, я их слушала... Потом они стали чай пить, смотрим - на улице дым поднялся, машина горит, через дорогу бандиты эти машину жгли. Валерик говорит: "Мать, вставай, если сегодня останемся живы, завтра уедем в Краснодар". Момент такой был... Я набросила платок. Не стала надевать пальто, оно такое тяжелое, надела халат и домашние туфли, мы хотели выйти, убежать. Я Валерику сказала: "Там немного денег есть, возьми", - а он говорит: "Мать, не надо ничего, выходи". А я говорю: "Хоть золото возьмите оттуда", А он опять: "Ничего не надо, выходи". Только хотели дверь открыть - наши окна стали ломать... Все пять окон: наша квартира угловая, на первом этаже. Били камнями... Стали звонить в дверь: "Откройте, армяне! Убьем вас!". А Валерик мне тихо так говорит: "Мать, иди в ванную, спрячься", а я плачу: "Как это так, вы здесь останетесь, а я там буду прятаться?". А он мне глазами показывает: иди, иди...
А в дверь уже - топором. Толкали, толкали, не могли выломать, стали рубить топором, на куски, сверху вниз... По всей двери, сверху донизу. Уже ничего от двери не осталось. Я сделала детям знак: назад!.. Я уже кричу, думаю, вот сейчас нас убьют... Валерик так побледнел, крикнул: "Дайте мне пистолет, сейчас я убью их!". Он нарочно так сказал. Они убежали, оказывается, они там где-то спрятались, а мы на лестнице стоим, двери уже нет...
Мы вышли на лестничную площадку, а они уже с камнями. Бросили камень и попали мужу моему в голову. Пошла кровь. Стоим вчетвером: я, Альберт, Валерик и муж. Валерик взял в свои руки мою руку и руку отца, говорит: "Мать, поднимитесь наверх, мы сейчас придем". Там наверху русская семья живет, в нашем подъезде, на третьем этаже. Носуновы, мужа зовут Ваня, а жену - Надя. Мы вдвоем поднялись, дверь открыта была. Мы зашли. Жена на работе была, во второй смене, а муж болел, в постели лежал. У него порок сердца, он почти не ходит. Мы пошли в другую комнату и спрятались там. А через час пришла с работы Надя. Пришла и говорит: "Ваш дом... ковер на улице горит... вещи, сволочи, растаскивают...". Я говорю: "Алика с Валериком не видела?". Говорит: "Нет, не видела". А потом она вышла на улицу и, когда поднялась обратно дала мне лекарство. Оказывается, она там увидела их и все узнала, но мне говорит: "Наверно, Эмма, они убежали". Близкие люди меня Эммой называют. "Наверно, кончилось это, Эмма, наверно, дети убежали, не бойся, не бойся.".
Но она все видела, и до четырех утра дети мои были там, на асфальте, в крови.. Алик по левую сторону лежит, Валерик - по правую... Потом приехали солдаты и отвезли их в больницу... Но этого я сама не видела, мне так сказали. Из окна я видела только, как наши вещи тащили. Милиционеры тащили... Альберта и Валерика последний раз я видела, когда они отправили меня с мужем наверх. Наверно, и двух-трех пролетов не поднялись мы - их сразу же убили. Эти звери... И я тоже хочу пойти и убить их.
Я хочу полететь к Горбачеву. Сколько мы писем писали, сколько дали телеграмм,,. "Получили", "получили"... ну и что, что получили? Отвечают, что получено, а почему ничего не делают? Когда в Сумгаите на центральной улице случается авария - сто милиционеров приходят. А когда целую ночь два сына, не мальчики, не маленькие, лежали на асфальте - им никто не помог. Если б это было в военное время, в 41-м году, я бы сидела, плакала и говорила: "Не только моих сыновей убили". А в эту ночь война была только для моих детей, которых я воспитывала одна, без отца, и даже слова "отец" они никогда не произносили, потому что они выросли и не видели отца... А сейчас, когда уже стали работать, сами начали зарабатывать, радовать мать, - эти сволочи пришли и ни за что убили моих детей. Я тоже хочу убить их убийц... хоть год пройдет, хоть два, сколько я буду жить - столько буду мстить им.
Пускай все люди; у которых были родные в Сумгаите, пускай все женщины придут сюда и напишут заявление: кого убили у них - мужа, дочку или сына, сложим все эти заявления вместе и пошлем товарищу Горбачеву. Я так хочу обратиться к Горбачеву, Я хочу или дать телеграмму, чтобы он прилетел сюда, или я бы туда полетела. В 1954 году я приехала из района голая и босая, а сейчас я осталась опять такой же... Тридцать пять лет я работала, воспитывала детей, а сейчас осталась без детей, без квартиры и без вещей. Когда в семье женщина один день обеда не сварит, дети уже туда-сюда разбегаются: "Мы голодные, что нам делать? Почему, мать, обеда нет?", вот и Горбачев - он всем мать, родитель, отец. А сейчас, когда убили моих детей, а Горбачев улыбается по телевизору, - так и хочется телевизор разбить. Я тоже человек, я тоже хочу улыбаться, я тоже хочу отпраздновать свадьбы моих сыновей, жить с моими невестками, внуками, внучками... Когда на работе мне перебило руку и я стала инвалидом, сыновья мне и голову мыли, и одежду стирали, так ухаживали за мной, такие умные дети были... Считайте что я две семьи потеряла. Одну семью - Валерика... он бы женился, были бы дети, у него друзья были. Еще одну семью - семью Алика я потеряла...
Без отца я воспитала детей. Горбачев бесплатно моих детей не держал. Горбачев бесплатно мне ни одного килограмма сахара в магазине не дал. Когда из военкомата отправляли в армию, на пять минут опоздал сын, и уже начали искать... А как убили их, никто не сказал: "найдите их". И не знают, где я нахожусь, где мои дети похоронены, кто их похоронил, кто плакал по ним,., В таких вещах они не разбираются, А только дали приказ: идите в 5-й квартал, улица Дружбы 28. квартира 1, там армянская семья есть. Это в ЖЭКе им дали список, сейчас начальник ЖЭКа сидит в тюрьме, начальник ЖЭКа 5-го квартала... А я сирота.. Кому я нужна? Куда я пойду? Сейчас мне надо кружку купить, одеяло купить, телевизор купить, а мой телевизор сейчас азербайджанцы включили и смотрят.
С десяти вечера начали, до четырех утра дети валялись там, а вещи тащили, тащили, тащили... Звонили в скорую помощь - не работает, милиция не работает, эти не работают, те не работают... почему? А когда я пошла в прокуратуру и рассказала о милиции, русский из Москвы говорит: "Зачем говоришь все время, что твои вещи милиционеры тащили?". А я же живой свидетель, я видела, как подошла милицейская машина, как тащили мои вещи. Из холодильника даже мясо стащили, масло, что купили мы по талонам... А на наши телеграммы по-прежнему отвечают: "получили", "получили", "получили".., Ну, ясно, что получили! Ну и что, что получили? Что-нибудь сделайте!
В прокуратуре я сказала, что, когда будет суд над убийцами моих сыновей, я их сама убью. Этот, который из Москвы приехал, говорит: "Будешь бить - будешь сидеть"; Я говорю: "Хорошо, с удовольствием буду сидеть, я этого хочу". Он руку поднял и говорит: "Вы, если хотите, сами вставайте против ваших убийц"... Они и их карманы тоже наполнили. Поэтому они тоже молчат. Когда только приехали, в первый раз, совсем другое говорили, а сейчас, четыре месяца прошло, азербайджанцы наполнили их карманы. Они теперь уже молчат...
Столько я плачу... Невестка не выдержала, уехала с детьми к своим родным в Киев. А другой брат уже заболел: я плакала, плакала, а он перенервничал, сейчас лежит в больнице... В их семье тоже все расстроилось из-за меня... Все педагоги были довольны моими детьми, а сейчас они тоже узнали, плакали со мной, русские люди, учителя Алика и Валерика. Я потеряла очень, очень, очень хороших детей потеряла.. Я уже после них не смогу жить... В тот день, у брата дома, я хотела с балкона броситься... Мне так тяжело, я Альвине сказала: "Дай мне уксус, выпью..". Так и так - умру, с балкона брошусь, выхода нет...

7 июля 1988 г., Ереван

*Родился в 1963 году
* Проживал по адресу: Сумгаит, 3 микрорайон, д.5/2, кв.47
* Работал электросварщиком на Сумгаитском п/о "Полимер"

28 февраля, в воскресенье, около шести часов вечера мы услышали во дворе шум. Я подошел к окну и увидел, что собралась толпа азербайджанцев. Кричали: "Где армяне?". Для нас это не было неожиданностью, потому что до этого, днем, они уже приходили к дому, но там стояла милиция, разгоняла их. Демонстрации, митинги начались 27 числа, мы были у сестры дома, как раз был ее день рождения, и где-то в восемь часов вечера мы услышали, что по городу идут люди и кричат, шумят... Всего этого можно было ожидать и 28-го, но мы не предполагали, что они будут врываться в квартиры и убивать, Подумали, что пошумят и уйдут.
В это время я увидел, как во дворе подожгли палатку, в которой соседи Халафяны сороковины справляли... Потом уже из подъезда послышался крик и плач соседки-азербайджанки: "Что вы делаете?!". Она живет на нашей лестничной площадке, соседка наша. Потом услышали крик Аванесяна Саши. Они живут этажом ниже. Дочь их, Аванесян Ира, стала кричать, звать на помощь, и в это время они стали подниматься на наш этаж... Мы живем этажом выше, на четвертом. Стояли, раздумывали, не знали, где именно живут армяне. Потом кто-то из них - мы слышали голос точно указал на нашу квартиру и квартиру Григорянов, мол, там живут армяне, а в той, что посередине, живет азербайджанка, одинокая женщина. Так и есть, у нас на площадке три квартиры: в двух, друг против друга, живут армяне - мы и Григоряны, а посредине эта женщина-азербайджанка.
И стали ломать нашу дверь. Мы с отцом придвинули стол к двери, кресла, разную мебель, но дверь все равно не выдержала, приоткрылась, и в этот момент я стал бросать в них стаканы, посуду. От осколков они разбежались, а через некоторое время откуда-то притащили что-то вроде щита, прикрыли щель, чтоб мы не могли в них ничего бросать. Оставили нашу дверь, стали ломать дверь Григорянов. Мы видели в щель, как они били топором в дверь. Через некоторое время она не выдержала, сломалась, и раздался голос Вали, она умоляла, чтоб их не трогали... Валя - это невестка убитой Григорян Эммы. Мы увидели, что Валю, ее мужа Героса и детей спустили вниз, услышали звуки бьющейся посуды, видно, они топором крушили мебель. Это длилось с полчаса, потом снова вернулись к нашей двери. Они долго не могли справиться с ней, потому что разбегались от осколков стаканов. Между ними произошла какая-то ссора. Один сказал, что вот раньше говорили: то будем делать и то, а тут двух армян испугались, отходите. У них была труба, ею ломали дверь. Когда эта труба проломила дверь, я схватился за нее, хотел вытянуть, но не смог, они перетянули ее и снова стали бить в дверь. У меня под рукой оказался удлинитель, шнур. Я соединил его и бросил под дверь, чтоб если б они сломали дверь и вошли, их бы ударило током.
В какой-то момент мы услышали, они переговаривались, что пожарные приехали. Мы подумали, что они сейчас убегут, потому что днем их пожарники разгоняли. Но они не ушли, остались. Матери стало плохо, я ей все время говорил, чтобы она перелезла к соседке, думал, что та окажется дома... она боялась, не хотела, думала, что не сможет перелезть, четвертый этаж, высоко, потом переборола себя, вылезла в окно с задней стороны дома. Мы в квартире остались с отцом.
Мать все время говорила: "Мирное время... и никто на помощь не идет...". У нас телефон не работал, отключили телефоны, не могли никуда дозвониться. До этого соседку просил, чтоб вызвала милицию. Она ответила, что уже звонила, но никто не берет трубку, "занято".
Когда мать все же перелезла, мы с отцом снова стали бросать в них... почти всю посуду мы бросили... Но это их не остановило. Кто-то из них зажег кусок пластмассы и бросил в квартиру, хотели выкурить нас дымом. Отец водой залил, потушил. Я сообразил, что лучше подсоединить ток к чему-то металлическому, чтобы площадь была больше, напряжение... С отцом сняли железную сетку с кровати и вплотную прислонили ее к двери. Когда они трубой били, дверь приоткрылась и, очевидно, их стало бить током... послышались крики: током бьет! Стали нас ругать. У Григорянов взяли матрац и бросили перед дверьми, себе под ноги, чтобы не било током. Кто-то из них крикнул: несите бензин! Бензин они не принесли, просто хотели нас напугать. Один из них хотел разбить на лестничной площадке лампочку, но другие были против: как будем без света?! Грабить же хотели. Когда они поняли, что труба бесполезна, из соседней квартиры взяли длинную самодельную скамейку и стали ею выбивать дверь. Верхняя часть двери отломилась, и мы увидели их лица.
До этого я хотел поставить в коридоре включенный телевизор, экраном к двери, чтобы, когда они вломились, телевизор взорвался... Может, мы бы смогли убежать... Но отец не разрешил, чтобы нас потом не обвинили. Он не знал, что так случится, что три дня в городе будут убивать... Тогда я и придумал с сеткой. Первая идея была с телевизором, отец не пустил. Он не думал, что дойдет до такого. Ждал, что вот-вот подъедет милиция. Но этого не случилось.
Когда они выломали дверь семьи Григорянов, то стали ругаться. Один из них назвал кого-то по имени и сказал ему, что здесь есть женщины, если хочешь, то я их продаю тебе. "Хочешь, продам тебе за 10 рублей?". Тот отозвался: "Молодая или старая?". Этот ответил: "Старая". Они зашли к ним в квартиру, и больше их разговоров я не слышал. Я все время представлял себе, что то же самое произойдет и у нас, когда зайдут, так же поступят и с матерью.
Когда они говорили, что посередине живет азербайджанка, я понял, что ее не будут трогать, и потому сказал матери, чтоб она через окно перелезла к ней на балкон. Она боялась, что не сможет, хотя это совсем близко... Потом все-таки уговорили. Она перелезла, у соседки открытый незастекленный балкон. Но в этот момент соседки не было дома, она, как я потом узнал, спустилась на второй этаж, и там ей удалось спрятать Валю и Героса с детьми и еще с третьего этажа - кого-то из Аванесянов...
Когда их спускали вниз, я уже думал, что не увижу Героса живым, но так получилось, что в этот момент на втором этаже не оказалось бандитов, и эта женщина спрятала их у соседки. Они спаслись. Но Черкеза Григоряна сильно избили, а его жена Эмма была убита на улице...
Мы с отцом держались час, даже больше, может, полтора часа. Когда отец бросал в них посуду, я все время выглядывал в окно: может, придут пожарники, ведь они рядом. Когда они врывались в квартиры, с задней стороны дома стояла толпа, прохожие были тоже, бандиты следили, чтобы из окон никто не выпрыгивал. Когда стемнело, им, наверное, надоело там стоять, они перешли на переднюю сторону дома.
Что-то подсказывало мне, что мы долго не продержимся, потому что те, кто были на лестничной площадке, стали звать своих на подмогу - ведь перед домом было полно бандитов.
Мы слышали их разговор, кто-то сказал, что можно через квартиру соседки влезть к нам в окно. Мать еще была у нас. Потом они не захотели, наверное, врываться к азербайджанцам, не полезли... А до этого, когда они стали нас ругать по-азербайджански, один остановил их, мол, здесь и азербайджанцы живут. Берегли своих... После того, как все это произошло, по городу пополз слух, что все это они совершили в состоянии наркотического опьянения, поэтому и совершилось такое. Говорили, что они бандиты. Какие же они бандиты, если заботились о том, чтобы азербайджанцы не услышали их ругань? Еще забыл сказать... Когда они переговаривались о том, чтобы через квартиру соседки перелезть к нам, я сказал матери, что, если они вернутся, пусть выбросится в окно. Мать потом рассказывала, что сама не знает, как перебралась... Если б соседка была дома, может, и отец бы спасся, она открыла бы дверь на балконе, спрятала бы их в квартире. Не знаю... Но скорее всего догадались бы, что они перелезли к ней.
В тот миг, когда верхняя часть двери сломалась, они хотели толпой полезть в пролом, но мы с отцом стали снова отбиваться стаканами, и они отошли. Потом кто-то из них додумался, взяли из квартиры Григорянов подушку и прикрылись ею от осколков. А когда они говорили между собой, что их бьет током, я подумал, что будет эффективнее полить сетку водой, чтоб их било сильнее, я так и сделал. В это время дверь уже отошла от петель, приоткрылась, и они стали доской ломать счетчик. Это чтобы отключить ток. Мы поняли, что уже бесполезно оставаться в квартире, и я отцу сказал, чтобы он тоже перелез к соседке. Когда он перелез, я еще некоторое время оставался в квартире, потом вслед за отцом тоже вылез в окно и стал по балконам спрыгивать вниз. Я цеплялся за заграждения балконов, свешивался и спрыгивал... Сперва на третий этаж. С третьего на второй, а оттуда прямо на землю.
В это время я заметил, что отец увидел, как я спустился, наверно, решил, что мне удастся спастись.
Я побежал в сторону больницы скорой помощи, там мне вышла навстречу женщина, врач, наверное. Я сказал ей, что у нас творится, чтобы поехали, но она отвечала, что лучше мне самому бежать в Баку, а то и меня убьют. Там рядом со скорой помощью находится пожарная станция, я зашел туда, рассказал пожарникам, что творится в нашем доме, им тоже сказал, чтобы помогли спасти, но они ответили, что у них нет машин, все машины разломали. В это время подъехала машина, люди в ней сказали, что пытались подъехать к дому, но их забросали камнями, не смогли даже въехать во двор. Когда пожарники сказали, что невозможно подъехать к дому, я стал думать, кого можно еще позвать на помощь. В этот момент мимо проезжала милицейская машина, "УАЗик". Я выбежал навстречу, но они проехали не останавливаясь. Рядом с водителем сидел милиционер, и я понял, что все бесполезно... Оба они видели меня, но не остановились.
Потом я стал возвращаться к дому, там по-прежнему стояла толпа, нельзя было остаться незамеченным. Я пошел обходными путями, через больницу, стал недалеко от дома и увидел на балконе соседку, она подметала балкон. Я подумал: или их двоих вывели на улицу, убили, или соседка спрятала их и подметает, чтобы отвлечь внимание, чтоб не подумали, будто у нее дома кто-то находится. Потом увидел, как от нашего дома уходили с награбленными вещами.
Рядом с больницей растет кустарник, я там спрятался. Когда они подошли ближе, я побежал к больнице, постучался в приемную, меня впустили. Всю ночь я просидел в приемной. Из разговоров врачей я понял, что в город направляют солдат.
Утром я пошел к сестре - посмотреть, что с ними случилось. На их дом не нападали. Я вместе с зятем пришел к нам домой. У соседки я застал только мать. И она рассказала о том, что с ними произошло в эту ночь.
После того, как я убежал, они ворвались в нашу квартиру и через окно увидели на балконе мать и отца. Ведь соседки не было дома, а дверь с балкона была заперта. Того, кто выглянул из окна, отец хотел схватить за руку и сбросить вниз, но мать не дала, подумала, что если отец кого-нибудь убьет, то их в живых не оставят. Если б она этого не сделала, ее бы разорвали на части. А так соседка заступилась за нее, стала умолять их, валялась у них в ногах, и они не тронули мать. Соседку зовут Исмаилова Ханум, ей лет 35.
Мать сидела на балконе, а отец стоял пригнувшись. Они догадались по открытому окну, куда они делись... Заметили их на балконе и стали кричать, - это мать мне потом рассказывала, -что все, что вы нажили, мы выбросим, заберем. И стали срывать ковры и бросать их вниз. Позвали соседку, она находилась на втором этаже, она пришла, открыла дверь.
Один из них назвал себя народным судьей, сказал, что вот я народный судья, ваши в Армении отрезали груди нашим матерям, мы с вами сделаем то же самое. Мать говорит, их человек пятнадцать вошли в квартиру... Они вывели отца, мать после этого его не видела, она до утра находилась у соседки. До прихода солдат она слышала, как в квартире грабят, и Ханум выходила, смотрела. Мать просила ее посмотреть, что они там делают. В квартире было темно, они у нас нашли свечки, при свечах искали деньги, драгоценности. Ханум спасла мать, а отца никак не могла... Она валялась перед ними на полу, у нее, когда ворвались, разбили окно или посуду, она осколком порезала себе ногу, чтоб они сжалились над ней. Среди них был один, мать говорит, что он был почти ребенок, лет 15, он упорствовал. Разбежался, хотел ударить мать. Тот, который называл себя народным судьей, не пустил этого сделать, оттолкнул его и сказал, что как бы дарит ей жизнь ради этой азербайджанки. Когда они ушли, до утра, до прихода солдат, они стучали в дверь, чтобы напугать, кричали, что здесь есть армянка, но не врывались, хотели, чтобы мать помучилась до конца. Когда появились солдаты, Ханум стала кричать, чтобы они подошли к дому, и солдаты стали выводить армян, прятавшихся у соседей или в подвале. Но мать с солдатами не поехала, осталась, чтобы узнать, что случилось со мной. Что случилось с отцом, она не знала, но и не думала, что увидит его живым. Утром мы с зятем пришли, поднялись к соседке, я увидел мать. А когда спускались во двор, чтобы пойти в больницу, узнать, может, его доставили туда, куда доставляли раненых, то во дворе увидели группу людей. Они - не знаю, откуда, из горкома или... с какими-то списками - сказали, что он находится в Баку, в морге. После этого мы пошли узнать, что случилось с другими нашими родственниками.
Отца убили в нашем дворе. Его... маме потом рассказали соседи... избили и бросили в костер... Когда его избивали, все время приговаривали: "Хочешь в Ереван? Мы тебя отправим в Ереван!".
Похоронили его в Баку. Там никому не разрешили взять погибших на родину, только - Баку или Сумгаит. Мы хотели в деревню отвезти. Была создана похоронная комиссия, не разрешили...
Отец родом из Карабаха, Гадрутский район, село Сусалух. Его в морге увидели только на седьмой день после случившегося, в Баку. Его тело было все обожжено...
В нашем доме 4 подъезда, они напали только на наш подъезд, убили Григорян Эмму, моего отца - Авакяна Юрия, и избили Аванесяна Сашу, он в больнице лежал. Жену его тоже избили, но не сильно. Дочь ножом ранили, Аванесян Иру. Жанну раздели, но ей удалось бежать, пряталась где-то у родственников. У Халафянов люди спрятались в подвале, только один был избит почти до смерти.
Во втором подъезде, когда стали расспрашивать, есть ли там армяне, сосед-азербайджанец вышел и сказал, что армян здесь нет. И они туда не стали лезть. А в крайнем подъезде русский парень сказал также, что нет армян, и туда не полезли.
После того, что случилось, думаю, что если б мы еще оборонялись - у нас была краска, вылили бы на них, - то продержались бы еще, может подоспели бы солдаты... Все время не выходит из головы, что напрасно отец не пустил присоединить телевизор, может, это бы их испугало, а его спасло... Матери все не верилось, что отца убили, она отгоняла от себя эту мысль, успокаивала себя тем, что это, может, не отец... думала, вернется... Сейчас думаю: если б можно было их как-нибудь перехитрить, привязать бельевую веревку за раму окна и бросить вниз, они бы подумали, что по этой веревке мы спустились, и не стали бы заглядывать на балкон к соседке...
Кстати, в тот день, 28 февраля, был день моего рождения. Мне исполнилось 25 лет...

12 июня 1988 г., Степанакерт

* Родился в 1942 году
* Проживал по адресу: Сумгаит, 12 микрорайон, д. 34, кв. 33
* Работал на Сумгаитской фабрике объемной пряжи

27 числа мы с супругой поехали в Баку, сделали покупки и примерно в 5 часов вечера вернулись в Сумгаит. На автовокзале встретили мою родственницу, разговорились. А неподалеку у магазина собралось много людей. Ну, мы сначала не поняли, что там такое, потом подходит ко мне один знакомый парень, азербайджанец, и говорит: "Вы что тут стоите, немедленно идите домой!", Я спрашиваю: "В чем дело?". А он: "Вы что, не видите, там перевернули машину и убивают армян!". Он мне помог, остановил такси, и мы благополучно приехали домой.
Два дня просидели дома. За это время одна группа бандитов пришла к нам во двор. Но соседи не дали, не впустили их в дом. А было их человек 80. В руках палки и куски арматуры. Кричали - не поймешь что. Не один голос, не два, все хором кричали там. Повернули к 35 дому. Поднялись на третий этаж, видим - стекла бьют, вещи выбрасывают. Через какое-то время выходят из подъезда: у кого в руках джинсы, у кого - магнитофон, гитара. Пошли дальше, в сторону магазина автозапчастей.
Нужно было спасаться. Первого марта в первом часу ночи мы пошли прятаться в тридцать третью школу, что в 13 микрорайоне. С нами там оказались еще две армянские семьи. Всего нас было тринадцать человек. Из них я раньше знал только Эрнеста, он переехал в Сумгаит из Кировабада. В школу нас впустил сторож-азербайджанец. Он сначала не хотел. Но нам некуда было деваться. Вынуждены были просить, уговаривать. Нам сказали, что в этот день, первого числа, будет нападение на наш микрорайон.
Мы все поднялись в класс на втором этаже. По городскому радио были названы три телефонных номера, по которым можно было обратиться за помощью, сообщить что-то важное. Я позвонил, трубку взял первый секретарь Сумгаит ского горкома партии. Я попросил о помощи. Говорю: "Находимся в 33 школе, эвакуируйте нас". Ну, он говорит: "Я вас взял на учет, ждите, сейчас пришлю по мощь". Голос его я знаю. Первый секретарь был у нас на фабрике, я с ним лично разговаривал. Когда я позвонил, он сказал: "Муслим-заде вас слушает".
Примерно через два часа после звонка мы услышали крики у школы. Посмотрел в окно: примерно 100-120 человек, и требуют: "Армяне, спускайтесь, мы пришли забрать вас". В руках палки, топоры, арматура. Сторож сидел с нами, спрашивает: "Куда мне деться?". Я говорю: "Если вам дорога жизнь, то спуститесь вниз, скажите, что армяне были здесь, но ушли". Он так и сделал. Спустился, говорит: "Армяне были здесь. Я, говорит, - открыл черный ход, они оттуда вышли, в ту сторону пошли". И рукой показал. И вот эта масса с криками, шумом пошла в ту сторону, куда охранник махнул рукой. Так что обещанная помощь прибыла. Прислал же! Вместо солдат он своих "солдат" прислал. Я уверен, что это устроил Муслим-заде. Ведь никто не видел нас, когда мы заходили в школу, никто не знал, что мы там находимся. Во всяком случае, мы оставались в школе до семи утра, и никакие солдаты к нам с помощью не подоспели.
Утром мы пошли в микрорайон, к моему родственнику, оттуда солдаты нас эвакуировали в клуб СК. В клубе было полно народу, и перед нами тоже было полно людей, места свободного не было. Один маленький ребенок, примерно трех месяцев, прямо у меня на руках умер. Ни одного врача, ничего не было. Ребенок был цел, никаких ран или ушибов не было. Был тяжело болен. Ему делали искусственное дыхание, все, что можно было в тех условиях, но спасти не смогли. А мать и отец - молодые армяне - были рядом, на полу...
В СК я стал искать отдельное место, потому что у нас тоже есть маленький ребенок, хотел какую-нибудь комнату найти, чтобы семью собрать туда. Поднялся на третий этаж, там было очень много солдат - перебинтованные, палками, хромые, с разбитыми головами, Страшно было смотреть на них. Все - молодые ребята. Среди армян тоже было много перебинтованных. Все битые, все плачут, орут, зовут на помощь. Я считаю, что городской комитет никакого внимания не обратил на нас. Правда, поставили ларек: одна сосиска - 30 копеек, 40 копеек. Пачку печенья, что стоит 26 копеек, продавали за 50 копеек, бутылку лимонада за рубль.. Дешевле нельзя было брать. Там я встретил своего старшего дядю Арама Михайловича. Увидел меня, И сразу слезы на глазах. Всю жизнь он мне внушал, какие мы дружные народы, вместе работаем, у него всегда гости были, азербайджанцы. А тут увидел меня и ничего не может сказать, только плачет. Можно понять, конечно.

8 апреля 1988 г, Ереван